Фридрих Незнанский - Секретная сотрудница

— Там внутри — едкая щелочь, — многозначительно заметил латыш. — Любые органические ткани «сгорают» в ней без пепла и дыма. Просто и безотходно. И куда экономичнее крематория…

Турецкий невольно содрогнулся, представив себе, сколько загубленных жизней было сброшено в этот ужасный котел! Теперь ему стало окончательно ясно, какая судьба постигла бесследно исчезнувшего следователя авиатранспортной прокуратуры Аркадия Кулика. И скорее всего, ожидала его самого. Если, конечно, произойдет чудо, и ему с Ритой удастся отсюда выбраться…

— Полагаю, этого достаточно для обвинительного заключения? — по окончании «экскурсии» усмехнулся преступный гений.

— Более чем, — глухо ответил Турецкий. — А вы не боитесь, что рано или поздно все это может стать достоянием гласности?

— Исключено, — уверенно возразил Ленц. — Там, наверху, есть очень солидные фигуры, которые этого не допустят…

— А если бы мне, к примеру, удалось сбежать?

Ученый садист выразительно усмехнулся:

— Отсюда невозможно убежать… Охрана данного спецобъекта хотя численно и невелика, но организована таким образом, что никто попросту не способен ни проникнуть сюда, ни выйти отсюда незамеченным.

— И все же одному человеку это удалось.

— А, вы имеете в виду того мальчика? — покачал головой Ленц. — Действительно… Он был уже готов к операции, когда мы получили от клиента отказ. Пришлось все отменить. Ему снова ввели снотворное, но, оказалось, мало. Воспользовавшись этим, он улизнул через систему вентиляции. Но уверяю вас: там, где прошел этот мальчик, взрослый человек не пройдет…

— Жаль, — притворно вздохнул прокурор. — Значит, у меня мало шансов рассказать о ваших «научных достижениях» миру.

— Вы узнали всего лишь одну грань моей деятельности, — возразил современный Менгеле. — А теперь, уважаемый господин прокурор, я хотел бы показать вам другую, о которой вы, уверен, не имеете ни малейшего представления! — с многозначительной улыбкой добавил он. — Возможно, это несколько изменит ваше обо мне представление…

Продолжением экскурсии стал визит в отдельную лабораторию, где Ленц, очевидно, проводил какие-то особые эксперименты. Как и «медицинский центр», она была оснащена новейшим медицинским и химическим оборудованием, и, показывая ее Турецкому, преступный гений явно не скрывал удовлетворения.

Открыв стальной охлаждающий контейнер, он бережно извлек оттуда закупоренную пробирку с какой-то бесцветной жидкостью.

— Как вы думаете, что это за препарат? Турецкий язвительно усмехнулся:

— Новое оружие массового поражения…

— На сей раз вы ошиблись, господин прокурор, — обрадовался Ленц. — Это своеобразный «эликсир бессмертия»! Цель всей моей жизни и плод многолетней напряженной работы, — не без гордости пояснил он.

— В самом деле?

— Уверяю вас! Разумеется, продлить человеческую жизнь до неопределенных пределов науке пока не под силу. Но с помощью этого препарата некоторые особенно ценные индивидуумы смогут прожить, как минимум, вдвое дольше отпущенного природой срока! Стоит он, конечно, недешево. И весьма сложен в производстве. Но это уже, как говорится, детали…

— Уж не из крови ли христианских младенцев вы его делаете?

— Отчасти вы угадали. Только мой препарат сделан на основе вытяжки из абортированных эмбрионов. Так называемой ювенильной сыворотки. В некотором роде это панацея от всех болезней. А мне удалось значительно расширить ее возможности для замедления процесса старения.

— И по каким же критериям вы намерены определять ценность человеческих индивидуумов? — спросил Турецкий.

— Вопрос, как я понимаю, риторический. Любому разумному человеку должно быть ясно, что так называемое человечество представляет в основной своей массе просто говорящий скот и лишь отдельные личности имеют реальную ценность для развития цивилизации.

— Какой цивилизации? Потенциальных сверхчеловеков, живущих по ту сторону добра и зла, за пределами человеческого, слишком человеческого?

— А вы являетесь сторонником естественного пути развития? — с удивлением спросил Ленц. — Вы, посвятивший всю жизнь борьбе с естественными пороками человека? Несовершенством его порочной низменной природы?!

— Во имя закона и человечности…

— Что такое человечность? — скептически усмехнулся Ленц, подобно Понтию Пилату. — Абстрактный гуманизм? Бессмысленная снисходительность к низшим? Поощрение существования заведомо бесперспективных существ, даже не задумывающихся о том, ради чего они живут на этом свете?!

— Теперь я вижу, что ваш коллега был прав, когда говорил, что слова «человек» и «дерьмо» для вас являются синонимами, — со вздохом заметил Турецкий.

— Совершенно верно! — ничуть не смутился Ленц. — Иначе мы никогда не сумеем отделить зерна от плевел и создать истинно высокоразвитую цивилизацию! Великое царство духа, а не мыслящей материи с ее примитивными животными инстинктами! По-моему, во имя такой цели оправданы любые жертвы…

— А как же известная формула Достоевского о невинной слезе ребенка?

— Это определенный этап, который необходимо преодолеть. Прежде всего — в самом себе, — уверенно заявил собеседник. — Любая жизнь представляет ценность только в том случае, если она служит высшей цели! Даже ценою собственной смерти…

— Выходит, опять цель оправдывает средства? — Турецкий взглянул на собеседника с нескрываемым сочувствием. Он внезапно понял, что этот гениальный мизантроп был, в сущности, безмерно одинок и нуждался хотя бы в одном слове искреннего одобрения. — Идете по стопам доктора Фауста, Янис Карлович? А вам никогда не приходило в голову, что вы можете прийти к тому же печальному результату?

— Я атеист, — усмехнулся Ленц.

— Теперь я понимаю, зачем вы привезли сюда вашего отца и показали ему свою дьявольскую кухню. Вам хотелось, чтобы он наконец признал в вас гения. А когда вместо этого профессор вас проклял, вы позволили своим подручным хладнокровно его убить. Не так ли, Янис Карлович?

— Вы необыкновенно догадливы, господин прокурор, — холодно отрезал Ленц. И замкнувшись, сразу утратил всякий интерес к этому импровизированному диспуту. — Жаль, господин Турецкий. Очень жаль. Вначале вы произвели на меня лучшее впечатление. Но теперь я вынужден констатировать, что по своим умственным возможностям вы находитесь на уровне тех примитивных существ, чьи врожденные пороки вы безуспешно пытаетесь искоренить. Вы просто сентиментальный идеалист. Наивный донкихот, сражающийся с ветряными мельницами…

— И что вы намерены со мною делать?

— Вы сами определили свою судьбу… А что касается вашей подруги, то ее здоровый организм еще послужит науке.