Николай Леонов - Черные хирурги

Гуров несколько раз сильно стукнул в окно и прислушался. В глубине дома ощущалось движение. Пришлось ударить еще несколько раз. Наконец за окном кто-то появился. Смутный силуэт обозначился, но к стеклу не подошел.

– Кто там долбает? – раздался недовольный хриплый голос пьющего человека.

– Открой, Валет, – буркнул Гуров. – Малява тебе от кореша.

За окном надсадно закашляли, потом все стихло. Гуров решил, что придется снова стучать, но тут хриплый снова подал голос:

– Нет тут таких, вали откуда пришел.

– Не дури, Валет, – раздраженно сказал Гуров. – С весточкой я от Паши Гнутого.

– Погодь, – после продолжительного молчания сказал голос.

Зашлепали ноги, потом все затихло. Гуров стоял, поглядывая вдоль переулка, и прикидывал свои шансы остаться неузнанным. Валет, он же Валентин Панарин, проходил в МУРе лет двадцать назад по делу о разбойных нападениях. Тогда он получил всего четыре года, хотя и имел за плечами уже две судимости. Причина была простая: Панарин сам в преступлениях не участвовал, а лишь сбывал добычу. Да и участие в сбыте удалось доказать всего по двум эпизодам. Кроме всего прочего, суд учел еще и состояние здоровья подсудимого: Панарина стал одолевать артрит.

Крячко про Панарина вспомнил лишь потому, что тот был родом из Саратова, имел по молодости обширные связи в преступной среде, а вторая ходка у него была за изготовление и сбыт фальшивых документов. Гуров и Панарин тогда встречались лицом к лицу, но всего один раз.

Зашаркали ноги по двору, глухо звякнула в ночи щеколда калитки. В проеме забелела майка, поверх которой торчало исхудалое небритое лицо с запавшими глазами, а ниже – рваные трико с вытянутыми до невозможности коленями. Да, здорово изменился Панарин за эти годы, а ведь был красивым мужиком. И бабы его любили.

– Ну, че надо? – неприязненно осведомился Валет.

– В дом пусти. Не на улице же базарить.

– А я тебя не знаю. И в гости не приглашал.

– А Паша напел, что ты с распростертыми объятиями встретишь, если скажу, что от него, – с усмешкой ответил Гуров. – Валеха, мол, свой, все для меня и моих корешей сделает…

Это был первый козырь. Валехой Валета звал только Паша Гнутый. Эдак по-свойски, любя. Был Панарин пронырой удачливым: мог сбыть выгодно все что угодно. И по бабам был большим спецом. До того ареста были они корешами «не разлей вода». А потом Гнутый ушел на «пятнарик» строгой зоны на Север, где схлопотал еще «пятерик» за попытку побега. Валет отделался четырьмя годами и осел на родине, страдая от изматывающих болей в суставах.

– Чем докажешь? – неприязненно поинтересовался Панарин.

Гуров наклонился, задрал штанину и извлек из носка сложенный вчетверо лист мятой бумаги. Валет подержал в руках протянутую записку, подумал, затем кивнул:

– Ладно, заходи. Чего ж не почитать весточку от старого знакомого.

В темных сенях Панарин споткнулся о какое-то ведро, открыл драную, в клочках древней клеенки дверь и провел гостя в мрачную, пропахшую кухню. Давно тут ничего не касалась женская рука. Если вообще когда-нибудь касалась. Загаженная до предела двухконфорочная газовая плита с почерневшей кастрюлей. Под черным от копоти потолком – вековая паутина. На окне вместо занавески красовалась старая газета на гвоздях.

Панарин уселся на облезлый табурет и развернул записку под пыльной лампочкой, тускло созерцавшей все это убожество с потолка. Насчет записки Гуров не волновался. Она была настоящей, написанной рукой самого Паши Гнутого, только два года назад. Бумажка прошла длинный путь из зоны, где отбывал свой срок Паша, и осела в одной из папок оперативной разработки, а предназначалась совсем другому человеку в Москве. Главное, что была она написана в характерной манере Гнутого и его почерком. Присутствовали там наверняка хорошо знакомые окружению Гнутого длинные горизонтальные росчерки над заглавными П и Г . И сам мелкий скачущий почерк почти без пробелов между словами тоже был запоминающимся. Текст был без обращения и подписи, что объяснимо, коль скоро он передавался с оказиями с зоны, но смысл был весьма конкретным – просьба помочь подателю сего.

Гуров без приглашения уселся на второй табурет и легкомысленно положил локоть на край стола. В панике он понял, что клеенка на столе жирная и липкая и часть вони в помещении источалась именно ею. Медленно, скрывая брезгливость, Гуров убрал руку со стола.

– Ты сам-то где чалился? – спросил Панарин, глядя исподлобья на гостя.

От Гурова не укрылся быстрый взгляд на его руки. Руки Гурова были чистыми, без наколок. Собственно, сыщик и не собирался разыгрывать из себя уголовника. В определенной мере он владел воровским жаргоном, имел представление о нравах и порядках в зоне, но не настолько, чтобы убедительно сыграть такую сложную роль. Опытные «сидельцы» раскусили бы его в два счета. Легенду Гуров придумал себе гораздо проще. И не проверяемую. А в уголовной среде не принято было интересоваться планами на будущее. Тем более что человек был явно в бегах.

– Бог пока миловал, – усмехнулся в ответ Гуров. – А с твоей помощью, надеюсь, и в будущем помилует. Дела у меня другие, Валет. Обложили меня, сорваться надо, пока менты не просекли, что след сюда, в Саратов, ведет. Дела у меня чистые, без «мокрухи», но всему приходит когда-нибудь конец. По моей статье ущерб государству лет на двадцать потянет. Туда мне надо, Валет, – неопределенно кивнул головой Гуров, намекая на заграницу. – Там-то все готово, но из Саратова без «ксивы» быстро не убраться. Что самолетом, что поездом. И бабло, что с собой было, кончается.

– Ко мне-то зачем пришел? – сделал вид, что не понял, Валет.

– «Ксиву» надо сделать. Быстро. И качественную, чтобы в аэропорту и на железной дороге прокатила.

– Ишь ты! – впервые проявил эмоции Валет, ухмыляясь и показывая гнилые зубы.

По лихорадочному блеску, который появился в мутных глазах хозяина дома, Гуров понял, что наживка заглочена. Почувствовал поживу!

– Плачу сразу, – подался вперед на табурете Лев, вперив свой строгий взгляд в мутные забегавшие глаза Панарина. – Времени у меня нет, Валет. Совсем нет. Два дня тебе сроку. Это аванс. Через два дня – еще столько же.

С этими словами он вытащил из заднего кармана брюк пачку из сотни пятисотрублевых купюр, перетянутую резинкой, и небрежно бросил ее перед Валетом, подумав, что таких денег этот опустившийся человек не видел уже давно. И не обманет, потому что и этой пачки хватит, чтобы расплатиться с мастером по изготовлению фальшивых паспортов. А ему ведь еще обещали. А слово Паши Гнутого лучше любой гарантии, что при получении «ксивы» ночной гость не обманет. И у Гурова гарантия в виде записки от авторитетного уголовника, что через два дня его тут не поставят на перо и не заберут деньги. Если Гнутый просил, то все будет четко.