Фридрих Незнанский - Последний маршал

«Нет, перехватят, — неожиданно подумал вдруг он, — эти люди серьезные. Менты им в подметки не годятся». Эдику как-то предоставилась возможность увидеть их работу. «Серьезные люди, — снова подумал он, — перехватят».

И тут же возразил самому себе: именно потому, что люди серьезные, они могут и не перехватывать ментов, а просто сдать его, Эдика Лапшина, со всеми потрохами доблестным стражам порядка. Конечно, они всегда его подставят. И как раз потому, что являются самыми настоящими профессионалами, покруче любых деловых…

Может, он пешка в их игре, хоть и высокооплачиваемая? Но тогда что может остановить их, если Эдик Лапшин свое отыграл? Ничто их не остановит, они и не считают потери, тем более когда речь идет о таких личностях, как Лапшин. И было бы странно, если бы все было по-другому.

Но зачем им его подставлять? Зачем вообще было тогда разводить весь этот сыр-бор с женщиной? Хотя ему не стоило бы задумываться над смыслом того, что до этих пор поручали новые хозяева.

«Спокойно, Эдик, — сказал он сам себе. — Подумай и реши, что ты намерен делать. Могут тебя подставить? Могут. Но могут и не подставить. И теперь подумай о том, что станет с тобой, если они с тобой играют честно, а ты с ними — нет? Они найдут тебя везде, и тогда ты сам себе не позавидуешь. Они тебя в порошок сотрут. Так что сиди и не рыпайся, Эдуард Лапшин».

«Делай свое дело!»

— Суки! — безадресно выругался Лапшин. — Чтоб вас ишак всю дорогу трахал!

Недоразумение разрешилось довольно быстро. В другое время я бы посмеялся над этими причудами родительного падежа, когда слова «Безрукого» и «Безрукова» звучат совершенно идентично. Велик и могуч русский язык, но иногда подкладывает порядочным людям солидную свинью. Однако, повторяю, все обошлось. Знающие люди на окраине дачного поселка все объяснили. Еще хорошо, что во всем поселке не оказалось настоящего Безрукова. Представляю себе его обалдевшую физиономию, когда два вооруженных мужика ворвались бы к нему, нарушив законный отдых и с требованиями немедленно освободить неведомую тому женщину.

К искомой даче мы не стали подъезжать вплотную. Оставив машину метров за сто до нужного места, мы пробрались к ней, стараясь выглядеть при этом прогуливающимися дачниками. Только одно обстоятельство могло бы сослужить нам плохую службу. Если бы Таня неожиданно нас увидела, она могла бы ненароком привлечь к нам нежелательное внимание. Я не знал, каким образом ей удалось дозвониться до Грязнова, но не был уверен, что она в состоянии в течение долгого времени контролировать целую уголовную банду. Как оказалось далее, я был прав, что, в сущности, неудивительно.

Но сейчас не об этом.

— Кыца-кыца-кыца, — услышали мы блаженный голос и поняли, что пришли. Женщина, рассказавшая нам об этом Безруком, оказалась весьма наблюдательна и точна в формулировках.

Безрукий ходил по двору и кормил свою живность. На нас он вообще не обратил внимания. Мы принадлежали к виду двуногих животных, а из таковых, судя по всему, его интересовали только петухи и куры.

Мы тоже не стали заострять на себе внимание. Пусть занимается своим делом, а мы займемся своим. Во всяком случае, попробуем.

Аничкин был настроен решительно. В эту минуту он напоминал мне былинного богатыря, вознамерившегося спасти свою любимую из рук злобных разбойников. Твердыми, уверенными шагами он поднялся по ступенькам крыльца и постучал в дверь костяшками пальцев.

— Эй, хозяйка! — позвал он совершенно естественно. — Попить не найдется?

Что значит школа, с невольным уважением подумал я. Какое удивительное хладнокровие!

Однако открывать нам не торопились. Внутри что-то зашевелилось, что-то неслышное. Если бы не мой достаточно тренированный слух, я бы вообще ничего не услышал. Глянув на Аничкина, я понял, что он тоже что-то слышит. Он еще более подобрался, если это вообще было возможно в ту минуту.

Дверь открылась, и на пороге встал небольшого росточка мужчина с узкими глазами. Он вопросительно уставился на нас, а под мышкой у него были зажаты нунчаки.

— Попить есть? — заискивающе спросил у него полковник ФСБ Владимир Аничкин.

То ли японец, то ли кореец, то ли просто киргиз отрицательно покачал головой и сделал движение, намереваясь закрыть дверь. Володя тут же подставил в щель ногу, не давая двери захлопнуться.

На лице нашего узкоглазого оппонента мелькнуло смешанное выражение удивления и раздражения. Он взмахнул нунчаками, но Аничкин нырнул под него, перехватил локоть, что-то там такое сделал, отчего вдруг обладатель нунчаков взмыл в воздух и всем телом шмякнулся на ступени крыльца. В один миг я оказался около него, чтобы доделать начатое моим товарищем. Но это оказалось излишним.

Раздражение на лице поверженного противника исчезло. Осталось только безграничное удивление. Это была его последняя эмоция в жизни.

Он был мертв.

Я поднял глаза на Аничкина.

— Ты свернул ему шею, — сообщил я ему.

— Он первый начал, — ответил Володя, и мысленно я ему поаплодировал. Хороший ответ.

И, как пишут в детективных романах, мы обнажили наши пистолеты и ворвались в дом.

Нельзя сказать, что дом был необъятных размеров, но в нашем положении и две комнаты — много. Дойдя до места, где жилплощадь раздваивалась, мы разделились с Володей и пошли в разные стороны.

Лучше бы я пошел с ним…

Я осмотрел всего одну комнату, когда услышал выстрел и одновременно с ним — два вскрика, мужской и женский. Сломя голову я бросился на звук выстрела, но уже в следующее мгновение заставил себя умерить прыть. Если все нормально, то ничего страшного не произойдет, можно и опоздать на одну-две минуты. А если… там что-то плохо, тем более не стоит обнаруживать свое присутствие.

Я оказался прав, но хвалить себя за предусмотрительность мне было недосуг. Точнее, я просто не подумал об этом. Я думал о том, что все пошло прахом, что все наши старания оказались мыльным пузырем, что меня надо судить и расстрелять за преступное отношение к своим служебным обязанностям, что напрасно я отпустил Аничкина одного в эту сторону дома и что лучше было бы, если на его месте оказался я. Потому что то, что я увидел, было хуже всякого кошмарного сна.

Дверь в какую-то комнату была распахнута настежь, а за порогом, в коридоре, лежал навзничь полковник Аничкин.

Тот, кто спас Россию от атомного взрыва, был мертв.

Я затаился и врос в стену. Мне отчетливо были слышны чьи-то всхлипывания, и я даже думать не стал, кто бы это мог быть: естественно, Зеркалова. И еще были слышны шаги. Они отдавались в моем затылке гулкой нечастой дробью, и насчитал я их тысяч восемь, хотя на самом деле их было, конечно, только восемь.