Эд Макбейн - Протяни ребятам руку

Если Мейер мог похвастаться добродетелями, то главной из них, несомненно, было терпение. В каком-то смысле с этой добродетелью он был рожден или, по крайней мере, получил ее вместе с именем. Дело в том, что его отец был большим любителем розыгрышей. Это был шутник, который находил удовольствие в том, чтобы ошарашить гостей, собравшихся за поминальной иудейской трапезой, сообщив им под конец, что они съели молочное блюдо. Да, он был насмешник и балагур по натуре. Но в конце концов, сама жизнь сыграла удивительную шутку с этим непревзойденным насмешником. После того, как он оставил далеко позади тот возраст, когда любящие отцы способны в умилении вытирать носы и менять пеленки у своих отпрысков, а его жена фактически миновала тот значительный в жизни каждой женщины период, который предпочитают загадочно именовать началом новой жизни, к их обоюдному замешательству обнаружилось, что она беременна.

Такой неожиданный поворот событий превзошел все шутки короля розыгрыша. Отец Мейер не мог прийти в себя от досады и негодования, он бранился и жаловался на превратности судьбы. Он даже потерял свою способность шутить, обдумывая, как отплатить причудам судьбы и контролю рождаемости. В положенный срок с помощью повитухи на свет появился крепкий голубоглазый мальчик весом свыше семи фунтов. И тогда отец нанес свой ответный удар. Он заявил, что дает мальчику имя Мейер, повторив именем свою фамилию: Мейер Мейер. Употребленные вместе имя и фамилия напоминали знак, используемый в целях избежания повторения, что старику-отцу казалось в высшей степени остроумным, и он развлекался целую неделю, очень довольный своей выдумкой. Подросшему мальчику, однако, было не до смеха, когда у его сверстников при произнесении его имени возникало желание дать ему в зубы, вследствие чего он всегда ходил с кровоточащими губами. Семейство Мейеров, исповедуя ортодоксальный иудаизм, жило в округе, где евреи были немногочисленны, поэтому соседским ребятам не было необходимости искать повод для дачи ежедневных затрещин жиденку Мейеру. Если, кроме его еврейского происхождения, требовался другой повод, то им было его имя. Скандируя его хором, ребята развлекались тем, что били мальчика по губам.

С течением времени он понял, что бесполезно вступать в драку сразу с дюжиной сорванцов, но можно вступить с ними в переговоры и охладить их драчливый пыл. Очень терпеливо он начал практиковать второе. Иногда он побеждал, иногда – нет. Но терпение стало основной линией его жизни. Никто не будет отрицать, что терпение действительно великая добродетель. Назови его родитель, например, Чарли, Франк или Сэм, Мейеру не пришлось бы преобразовывать себя таким образом. Если бы, как любому другому мальчишке, ему можно было вступить в схватку не с дюжиной сорванцов, а с одним и дать отпор, расквасив ему нос, может быть тогда, но это только предположение, может быть, тогда он не облысел бы полностью в своя тридцать семь лет.

С другой стороны, какой сын может быть столь жесток, чтобы лишить стареющего отца удовольствия развлекаться такой безобидной шуткой?

Непринужденно продолжая беседу, Мейер спросил:

– Как распространяются эти сумки, мистер Пайат?

– Распространяются? В общем-то они не распространяются. Они просто выдаются тем, кто пользуется нашей авиалинией. Это способствует популярности.

– Значит, они выдаются любому вашему пассажиру, так я вас понял?

– Нет, не совсем так. У нас, понимаете ли, разные виды рейсов.

– Да?

– Рейсы класса Люкс, где пространство между посадочными местами довольно большое, целых двадцать дюймов, что дает возможность пассажирам удобно вытянуть ноги, компания предоставляет им богатый выбор напитков и меню, особое отделение для багажа – короче, самое лучшее обслуживание, которое наша компания в состоянии предоставить.

– Неужели?

– Да. Затем идут рейсы Первого класса, которые включают те же самые удобства, ту же самую еду, но только без напитков. Их при желании вы можете купить на свои деньги. И в меню здесь только одно блюдо, обычно яичница, ростбиф или что-нибудь в этом роде.

– Понятно.

– Еще у нас есть Туристический класс.

– Туристический?

– Да. Наш Туристический класс, где расстояние между рядами только шестнадцать дюймов, в остальном удобства те же самые, включая обед, что и для Первого класса.

– Все ясно. А эта сумка...

– Есть еще один класс, так называемый Экономный, то же расстояние между рядами, но по одну сторону от прохода вместо двух посадочных мест – три, в обед не включено горячее блюдо, а просто бутерброд и, конечно, никаких напитков.

– Какому же из этих классов...

– Есть еще Удешевленный класс, боюсь не такой удобный, как предыдущие, хотя вполне сносный, но расстояние между рядами для ног только двенадцать дюймов и...

– Это последний класс? – терпеливо поинтересовался Мейер.

– Сейчас мы разрабатываем еще один класс, мы назвали его Грошовым рейсом. Этот будет еще дешевле. Видите ли, наши усилия направлены на то, чтобы деятельность компании охватила людей, которые и не помышляют об авиалайнере. Они скорее воспользуются автомобилем или теплоходом. Наша задача...

– Ну, и кто же получает сумки? – не выдержал Мейер.

– Что? Ах, сумки. Все пассажиры, летящие Люксом или Первым классом.

– Все пассажиры?

– Все.

– И когда вы начали раздавать эти сумки?

– По крайней мере лет шесть назад.

– Значит любой, кто летел Люксом или Первым классом в течение этих шести лет может иметь такую сумку, так?

– Совершенно верно.

– И как вы думаете, сколько же людей...

– О, тысячи, тысячи и тысячи. Вы не должны забывать, комиссар Мейер, что мы совершаем кругосветные рейсы.

– Да, – согласился Мейер. – Извините, за всем этим разнообразием рейсов я упустил необозримые пространства их следования.

– Есть какой-нибудь шанс, что этот случай попадет в газеты?

– Шанс есть всегда, – сказал Мейер, вставая.

– Если вам станет известно об этом заранее, дайте мне знать. Я постараюсь подключить наш отдел рекламы.

– Обязательно. Извините, что отвлекли вас от дела, мистер Пайат.

– Ничего, пожалуйста. – Они пожали друг другу руки и когда направились к двери, Пайат снова повернулся к огромному окну, выходящему на мокнущее под дождем взлетное поле, и пробормотал: «Проклятый дождь».

Утро пятницы.

Дождь.

Мальчишкой, надев толстую шерстяную накидку и подняв воротник, он, бывало, шел под дождем шесть кварталов, чтобы попасть в библиотеку. В такие моменты он мнил себя Авраамом Линкольном. Добравшись туда, он устраивался в тепле и уюте обшитого деревом читального зала и чувствовал себя щедро вознагражденным, читая и прислушиваясь к шуму дождя снаружи.