Анна Янсон - Серебряная корона

— Не удивлюсь, если кто-то из сыновей пристукнул папашку. Ведь было за что? — Арвидсон остановил машину у торгового центра в Клинте, так как Эку понадобилось купить себе носки.

— Детей били во все времена. Но часто ли это приводило к мести и убийству? Нет, я так не думаю, — ответил Эк.

— Не знаю. Возможно, тот, кто испытал в детстве побои, и не набрасывается на отца, но в большей степени расположен решать конфликты при помощи насилия.

— Но так ведь было всегда?

— Юридический термин «насилие по отношению к детям» существует не так давно. А детоубийцы были спокон веков, бывало, что матери убивали собственных младенцев, но это в те времена, когда дети считались собственностью родителей. Однако о насилии по отношению к детям начали говорить не раньше, чем появилась возможность осмотреть скелет при помощи рентгена. В сороковые годы прошлого столетия стали говорить о синдроме Каффи.

— Он был врачом-рентгенологом?

— Да, вместе со своим коллегой он изучал переломы рук и ног у детей, а также мозговые кровоизлияния. Переломы имели разные стадии заживления. При этом можно было исключить сифилис, цингу и рахит. Тогда полагали, что нашли новую болезнь: синдром Каффи. Дети были бледные, истощенные, у них была высокая температура и анемия. Странным было то, что в больнице пациентам становилось лучше, их отправляли домой, но они возвращались в больницу в гораздо более тяжелом состоянии. И только в пятидесятые годы признали правду: все дело в регулярных побоях, а не в загадочной болезни.

— Странно, что дети не рассказывали правду.

— Боялись или им не верили. Правда неприятна, особенно когда нужно сделать из нее выводы и принять меры.

После того как Эк выбрал пару носков с лосями и пару с кроликами, они поехали дальше в Эксту. Лосей на Готланде нет, но можно купить носки с их изображением. Лоси для Готланда — экзотика. Трюгвесон рассказывал, что несколько лет назад сюда завезли косуль. Получился чистый импорт дорожно-транспортных происшествий с дикими животными в регион, где раньше таких аварий не было.

К вечеру небо прояснилось, и вода, собравшаяся в выбоинах асфальта, стала розовой от теплых лучей вечернего солнца. Закат был невероятно красив, эта игра красок — компенсация за пасмурный день, подумал Арвидсон.

— Его, может, нет дома, — сказал Эк, когда они постучали в дверь Хенрика Дюне. В доме было темно, но на дворе стоял и экскаватор Хенрика, и его «мерседес».

— «Мерс», разумеется, на дизеле. Но хозяина его дома нет, — усмехнулся Эк.

— Интересно, сколько времени займет ремонт дороги в Тофте? — Не успел Арвидсон захлопнуть за собой дверь машины, как увидел, что дверь кухни с южной стороны дома медленно отворилась.

— Самые дорогие гости всегда заходят через кухонную дверь. Прошу вас. — Хенрик распахнул дверь настежь. — Чем могу быть полезен?

— Мы хотели бы задать несколько вопросов о Вильхельме Якобсоне. Можно пройти в дом?

— Пожалуйста. Вы уже поужинали? — В сенях вкусно пахло жареными грибами. — Вы же здесь побудете некоторое время, так что вам надо подкрепиться. Хватит на всех. Это зонтики. Одной шляпки хватает на целый обед. А ржаной хлеб от Моны. Я принял роды у ее коровы. У теленка ножка подвернулась. Вы когда-нибудь пробовали готландское пиво?

— Нет, но меня нетрудно уговорить попробовать, — сказал Арвидсон и оглядел большую кухню.

Вместо занавесок по оконной раме вился плющ, стол был из массивного дуба, без скатерти и прочих дамских финтифлюшек. Все было простым и функциональным, как, например, стопки газет на стульях. И сидеть было мягко, и стулья не пачкались, одновременно и подушки, и способ хранения газет.

— Пахнет обалденно! — Эк считал кулинаром всякого, кто умеет жарить колбасу так, чтобы та не пригорела.

Хенрик достал стаканы и тарелки, сокрушаясь о трагедии, случившейся у соседей.

— Что теперь с ней будет? Как ей одной справиться с хозяйством? — вздыхал Хенрик. И они поняли, что он имеет в виду Мону. — Я обещал, что займусь ее коровами, пока вы здесь ведете расследование. Но потом… Не уверен, что сыновья будут помогать ей по хозяйству. — Хенрик жестом пригласил гостей к столу.

— Насколько нам известно, вы с Вильхельмом входите в одно и то же отделение Сил самообороны, но в этот раз вы на соревнования не поехали, — сказал Арвидсон.

— Нет, не поехал, мы ведь ремонтируем дорогу в Тофте, дело не ждет. Надо рыть дренажные канавы. Вы же сами видели! Работы полно. Работаем, как говорится, не покладая рук. Конечно, можно было нанять рабочих, но вы же знаете, что это такое. С ума сойдешь, пока все бумажки заполнишь. И времени уйдет столько, что смысла нет связываться.

— Когда вы видели Вильхельма в последний раз? — спросил Эк и потянулся за ножом для масла.

— Я знал, что вы об этом спросите, поэтому постарался вспомнить. Дело было вечером, накануне его поездки. Мы встретились на берегу. Он садился в лодку, а я как раз причаливал. Он ужасно кашлял и сплевывал на землю. Мне кажется, он кашлял кровью. На мостках были следы крови. Мы не разговаривали друг с другом. Мы вообще редко с ним разговариваем, только по необходимости.

— Почему?

— Я как-то запер его в сортире, он был пьяный, злой и собирался побить жену. Лет десять назад, но он не забыл. Больше всего его поразило то, что Мона его не хватилась и не бросилась искать. Он плакал, как дитя, он, мол, ей больше не нужен. Попробуйте пивка. Я сам варил. По-моему, не так уж и плохо. — Гордая улыбка озарила лицо экскаваторщика. — Да, — продолжил он, когда Эк глотнул и сморщился, — он так расстроился оттого, что она его не искала, что, когда я его выпустил, пошел на луг и нарвал ей цветов. Все бы ничего, да я его застал за этим делом. Он рвал цветы и пел. Увидев меня, бросил цветы в канаву и стал топтать. Смутился, что я его увидел. С тех пор он со мной не разговаривает. — Хенрик громко рассмеялся и снова наполнил стакан Арвидсона. Его лицо и лысина лоснились от масла и жары. Он поставил сковородку с грибами на кипу газет.

— Вы слышали, как Вильхельм утром выехал?

— Нет, я с утра ушел на овечий выгон, чинить изгородь. — Хенрик закатал рукав и показал длинную царапину на предплечье. Кожа вокруг покраснела и припухла. — Поцарапался о ржавую колючую проволоку, ее пора менять. Когда я пришел домой, у Ансельма светилось окно, как обычно.

— Во сколько это было?

— Наверно, в семь. Мона, видимо, уже ехала на работу. На автобусной остановке ее не было. Да, ночью… Не знаю, в каком часу, но среди ночи я слышал, Ансельм выл, как сирена. Он орет хуже, чем новый петух, когда ему снятся кошмары о войне.

— Вы не знаете, взял Вильхельм с собой оружие на соревнования? — спросил Эк.

— Наверно, взял свою винтовку.