Николай Леонов - Трудно украсть бога

– Черт! Кто же это был? Случайно не грузный мужчина?

– Нет, не он. Парень маленький, сухонький, хорошо в толпе скрывается. Довел Маргариту до дома, а потом шмыгнул в какую-то подворотню и был таков. Я следом слишком поздно сунулся… Хотел его незаметно проследить и совсем упустил…

– Значит, за ней следили? Интересно, кто и зачем…

– Если, как ты предполагаешь, она заодно с нашим вором, тогда зачем он за ней следит?

– Во-первых, может быть, это не он. А во-вторых, если он ей не доверяет, то может и следить…

– Хороша компания!

– Это все, что ты мне хотел рассказать?

– Обижаешь! Я после этого очень заинтересовался твоей подружкой… Ты, кстати, про нее Марии не рассказывал, кажется? Ну, ничего, я тоже ей не расскажу.

– Хватит ехидничать тут, – насупился Гуров. – Ты по делу рассказывай, по делу!

– По делу могу сказать, что Маргарита Воронцова никаких темных пятен в биографии не имеет. По крайней мере, таких, чтобы они были по нашей части. Единственная подозрительная деталь связана с тем, что она проходила свидетелем по одному старому делу…

– Да-а-а, это очень интересно! – обрадовался Гуров. – Что там за дело было?

– А это еще интересней в свете того, чем мы занимаемся, – подмигнул Крячко. – Дело было связано с подделками старинных картин малоизвестных авторов, которые появились неожиданно в большом количестве в конце 90-х годов. Тогда Воронцова еще оканчивала профессиональное образование в столице и попала в сферу внимания оперативников, так как была знакома со многими подозреваемыми в мошенничестве.

– И чем же все закончилось?

– Ну, кого-то посадили, кого-то отпустили за недостатком улик… – пожал плечами Крячко. – Судя по всему, наша будущая реставраторша никаких особенно важных показаний не давала, так что трудно сказать, была ли она замешана во всем этом. Тем не менее само по себе совпадение настораживает…

– Ты прав, – кивнул Гуров. – С трудом верится в то, что это просто совпадение. Нужно все же как-то узнать, кто ее «пасет»…

– Давай попробуем в следующий раз сцапать это ловкого парня, – предложил Крячко. – Заодно выясним, всегда ли за ней слежка или только когда она с тобой общается.

Казань, 1904 г.

Из того мрачного состояния, в которое я впал после разговора с Женей, меня вывел только Семен, который появился у нас в полицейском участке только к вечеру. Показания девчонки к тому времени были уже полностью запротоколированы, и все, кто их слышал и записывал, сидели, оцепенев, и молчали. Мы понятия не имели, что нам теперь делать. Главным стимулом в расследовании для большинства была именно надежда на то, что рано или поздно святыня будет найдена и возвращена народу, а теперь надежды на это не оставалось.

Семен всего этого еще не знал и примчался радостный, что в его случае выражалось в загадочной ухмылке и многозначительном молчании.

– Что там у тебя? – Мой усталый вопрос его явно огорчил. Не так нужно было задавать вопросы тому, кто только что добыл, по его мнению, ценную информацию.

– Не что, а кто, – ответил Семен и снова многозначительно замолчал, но, видя мое безразличие, продолжил сам: – Я навел справки и, кажется, узнал имя сообщника нашего Чайкина! Это некий Ананий Комов, крестьянин из Курской губернии. Благодаря его имени также удалось установить и еще одно имя, которым пользовался Чайкин. Он попадал под подозрение вместе с этим Комовым, и один из околоточных узнал его по фото в газете. Раньше Чайкин звался Варфоломеем Андреевичем Стояном!

– Значит, теперь мы сможем разузнать, чем он промышлял до того, как решил начать охоту за иконами…

– В том-то все и дело, что этой самой охотой он и промышлял! – хлопнул себя по коленке Семен. – Он уже грабил монастыри и всегда тащил что-то из священной утвари. Можно сказать, это его специализация.

– Откуда же точно известно, что сам Стоян, или же Чайкин, разгуливает на свободе?

– Так его ни разу не словили! Хитрый, черт, всегда успевал сбыть товар и убегал из города. Но правду сказать, за такие серьезные дела, как это, он ни разу не брался… Обнаглел от безнаказанности.

– Ты даже не представляешь, насколько обнаглел! – вздохнул я, но решил отложить печальные новости.

– Так и это еще не все из того, что я выяснил! – продолжал, как ни в чем не бывало, хвалиться Семен. – Я узнал, где сейчас этот Комов обитает! Точный адрес в селе Долженково раздобыл!

– Он действительно вернулся туда же, где жил до ограбления? – Я не поверил своим ушам. – Не боится, что его найдут? Даже после ареста Чайкина-Стояна?

– Ох, не знаю, но точно, что он там, и пока его никто не спугнул, надо брать! – Семен был полон веселого энтузиазма и готов впрягаться в работу прямо сейчас.

– Да, нужно его брать. Пойдем с докладом к Панфилову.

Как я ожидал, людей и транспорт нам выделили немедленно. Такое дело не могло простаивать. И если уж не оставалось надежды на то, что иконы будут возвращены, то обязательно нужно было покарать всех, кто был в этом замешан. Однако для начала нужно было этих «всех» поймать.

Дорога до Курской губернии была долгой и у меня было достаточно времени подумать. И чем дольше я обдумывал сложившуюся ситуацию, тем больше убеждался, что что-то здесь не так.

Чайкина и Максимова уже давно допросили, и даже неоднократно, и ни тот ни другой не упомянули о том, что иконы могли быть уничтожены. Максимов по-прежнему отказывался признать, что принимал участие в ограблении, хотя его пособничество было уже доказано.

Чайкин же, напротив, с удовольствием и наглой развязностью рассказывал о том, как готовил и совершал свое преступление. Максимова он легко признал своим сообщником. Но вот рассказывать, где остальные похищенные ценности и деньги, отказывался. И имена других подельников не называл.

Это раздражало даже присяжного поверенного Тельберга, назначенного судом для защиты Чайкина. Он пытался найти способ смягчить его участь (единственное, что он мог в данной ситуации предпринять) и предлагал искреннее раскаяние. Для этого обвиняемому нужно было только раскрыть следствию все, что он знал о деле и о своих сообщниках.

Однако Чайкин отказался от этого выгодного предложения и, более того, изменил собственные признательные показания. Теперь он утверждал, что найденные у него в доме драгоценности он купил у Максимова и понятия не имел об их истинном происхождении. А первоначально признание свое объяснял коварством полицейских, которые якобы обманом заставили его подписать бумагу, которую он даже не читал.

Теперь, для того чтобы обвинить Чайкина, нужно было еще доказать, что он действительно залез в монастырь. А для этого предстояло найти других его сообщников. Поэтому Комов был как нельзя кстати. Его нельзя было упустить.