Богомил Райнов - Бразильская мелодия

— Да, из—за пяти левов, которые я будто бы украла, но я их не брала. Елена потом сама вспомнила, что отдала их за мытье лестницы. Но не будь этих пяти левов, нашелся бы еще какой—нибудь пустяк, ведь важен был повод! Когда пришел отец, я сказала, что не могу больше оставаться в доме, где меня считают воровкой. Он, по своему обыкновению, пытался нас примирить, но с меня было довольно. Я схватила плащ, выскочила вон и уже больше туда не возвращалась…

Дора зябко пожимает плечами и смотрит на меня:

— Пошли? А то прохладно становится.

Встаем и снова идем по аллее вдоль канала под слабым светом редких фонарей.

— Первую ночь спала у подружки, вторую — у другой. И так несколько ночей подряд, пока не обошла всех своих приятельниц. Денег у меня не было, но и не было желания возвращаться домой. Пусть лучше, думала я, меня разрежут на кусочки!.. Еще когда я жила дома, познакомилась с одной компанией, там была Магда. Я почувствовала, что она может мне помочь.

— Хм, — произнес я с сомнением.

— Так я думала тогда. А потом поняла, как и чем Магда живет, и если я хочу у нее остаться, должна вести себя так же. Я убеждала себя, что это тоже способ рассчитаться с жизнью, если не хватило смелости покончить с собой… Бывали и приятные часы опьянения, когда я говорила себе: «Нечего дергаться, это и есть жизнь». Бывали и другие часы, отвратительные и унизительные. Тогда я говорила себе: «Ничего, пусть он посмотрит, до чего довел свою дочь…»

— Отец знал, как вы живете?

— Узнал, когда к нему пришли ваши люди. Явился к Магде, уговаривал меня вернуться, обещал, что все образуется. Но я сказала: «Или она, или я!» Он мялся, и тогда я заявила: «Уходи и больше не изображай, что заботишься обо мне!» Вообще дошла до полного отчаяния и просто ждала развязки. Но тут появился Филип…

«Счастливое появление, — отмечаю я про себя. — Наконец—то можно перекинуть мостик к моей теме».

— Да, — говорю я. — К сожалению, Филип все еще продолжает появляться…

Дора не отвечает.

— Если вы станете меня убеждать, что он довольствовался мелкими денежными услугами…

— Он не настолько пал, — отвечает Дора. — И если я правильно поняла ваш интерес к Филипу, мне кажется, вы ошибаетесь. Он позер, циник, комбинатор и что угодно, но он достаточно умен, чтобы не сделать нечто совсем… ненормальное.

— Хитрость и сообразительность еще не признаки человеческой нормальности, — возражаю я, — Но это уже другой вопрос. Сейчас речь идет о цене шантажа.

— Мелкие услуги, но, теперь признаюсь, не денежные.

— Например?

— Первый раз просил дать ему на день—два паспорт Марина, заграничный паспорт, чтобы купить что—то в магазине «Балкантурист». Я, разумеется, отказалась, тогда он стал угрожать… Пришлось отступить. Филип вернул паспорт на другой же день.

— Когда это было?

— Точно не помню. Во всяком случае, перед Новым годом — Филип говорил, что хочет купить новогодний подарок для своей приятельницы.

— А второй раз?

— Мы тогда встретились возле университета. Он только спросил, когда Марин уезжает в Тунис — там Марин что—то строит. Я сказала: «Не знаю». Тогда он попросил сообщить ему письмом, как только это выяснится. Я спросила, почему это его интересует. Он ответил, будто хотел попросить Марина привезти ему одну нужную вещь — накануне самого отъезда, чтобы тот не забыл. Я ему ответила: «Как же ты ему скажешь, ведь вы в ссоре», — а Филип: «Это мое дело». Он дал мне понять, что, если я не уведомлю его, он расскажет обо всем Марину.

— А сегодня?

— Снова о том же. Узнал, что Марин должен уезжать через три дня, и спросил, когда он точно улетает и почему я не сообщила, как договорились. Я сказала, что забыла. «А что произойдет, если я забуду свои обещания?» — И снова стал мне угрожать.

— Вы сказали, когда точно улетает Марин?

— Да. Не нужно было?

— Я только спрашиваю.

— Сказала. Ведь если бы он обратился к Марину, тот тоже не стал бы этого скрывать.

Дора рассуждала вполне логично, если опустить одну маленькую деталь: все—таки Филип не стал обращаться к Марину. Почему?

— Хорошо, — говорю я, хотя и не вижу на горизонте ничего хорошего. — По—моему, лучше рискнуть: расскажите Марину о том, что считаете нужным, и вам станет легче. Иначе Филип или кто—нибудь другой из его компании будут вас вечно шантажировать, повышая цену по своему усмотрению. И потом, нельзя строить будущее на полуправде…

— Вы думаете, отношения всегда строятся на чистой правде?

В ее голосе звучат насмешка и горечь.

— Ну, если вы хотите, чтобы и ваши отношения…

— Но, поймите, он такой старомодный… Я хочу сказать, непримиримый в каких—то вещах. Слышу, как он говорит: «Своим признанием ты нанесла мне удар», — и отворачивается…

— А дальше?

— Он уйдет навсегда, понимаете? Ведь я вам говорила: он единственный барьер, который отделяет меня от прошлого, от всей этой грязи. Потому что Магда еще ждет меня… там, на чердаке. Он часто снится мне, этот чердак…

Не вижу лица женщины, которая идет рядом, но не надо и видеть его, чтобы понять: гроза наконец разразилась. Дора плачет, молча глотая слезы, злясь и на жизнь и на себя из—за того, что не сумела сдержаться.

— Вы понимаете, что говорите? — спрашиваю я, останавливаясь и заглядывая ей в лицо. — Почему, потеряв чью—то поддержку, вы должны рухнуть? Раньше — отец, теперь — Марин… Вы не фарфоровая куколка, которую надо держать в ладонях, чтобы она не разбилась. Какой чердак и какие сны? Если хотите стать человеком, проявите собственную само стоятельность. Разве вы не представляете НЕЧТО сама по себе? Вы учитесь, получаете стипендию. Скоро закончите университет, получите работу… О каких чердаках может быть речь?

Дора смотрит на меня, оторопев не столько от моих слов, сколько от моего раздраженного тона. Впрочем, я спешу этот тон сменить.

— Это лишь мой дружеский совет, — говорю я возможно мягче. — Может быть, не следует спешить с этим разговором. Выберите для объяснения с Марином удобное время и подходящую форму… Словом, подумайте сами. Хотя, по—моему, если он не в состоянии понять вас, понять, что вы человек порядочный, значит, он вас просто не стоит.

Дора снова начинает глотать слезы, и я прохожу вперед, чтобы не стеснять ее. Мы доходим до конца улицы Раковского, куда, собственно, не нужно ни ей, ни мне.

— Давайте я провожу вас еще немного, только вытрите слезы, — говорю я. — И обещайте, если узнаете что—либо новое о Филипе и его компании, сразу мне позвоните.

Знаю, что наша история распутывается удручающе медленно и плюс ко всему — на довольно унылом фоне. Нет таинственных, зловещих окраин большого города — пустых депо и железнодорожных складов, немеющих во мраке ночи. Нет и глубоких погребов, где все еще стоит запах домашних солений. Нет даже бара «Астория», без которого, как известно, не обходится ни один заграничный детектив.