Питер Робинсон - За гранью

— Ох, да сущая мелочь. Ничего важного, всегда одно и то же…

— Например?

— Опаздывал, отсутствовал в школе без уважительной причины. Учителям и так предоставляют довольно продолжительные каникулы, инспектор, но они обязаны присутствовать в школе во время учебы, если, конечно, серьезно не заболеют.

— Понятно. Что-нибудь еще?

— Да все сводится к одному — общему пренебрежению обязанностями. Не вовремя проводил экзамены. Не было надлежащего руководства самостоятельными работами учащихся. Терри был немного вспыльчив и мог начать перепалку, если ему делали замечание по какому-либо поводу.

— И давно это с ним?

— По словам завуча, с начала нового учебного года.

— А до этого?

— Вообще никаких проблем. Теренс Пэйн был хороший учитель, знал свой предмет, и ученики относились к нему с уважением. Никто из нас не может поверить в то, что случилось. Мы буквально ошеломлены.

— Вы знакомы с его женой?

— Нет, я ее не знаю. Только однажды видел на рождественской вечеринке, которую устраивали педагоги. Очаровательная женщина. Немножко, правда, необщительная, но все равно очень обаятельная.

— У вас в школе есть преподаватель по имени Джеф?

— Да. Джефри Бригхаус. Учитель химии. Он, похоже, был хорошим приятелем Пэйна. Они частенько вместе ходили пропустить по кружечке.

— Что вы можете о нем сказать?

— Джеф работает у нас уже шесть лет. Нормальный человек. С ним все в порядке.

— Я могу с ним поговорить?

— Разумеется. — Найт посмотрел на часы. — Он, должно быть, сейчас в кабинете химии, готовится к следующему уроку. Пойдемте.

Они вышли из кабинета. День становился все более сумрачным, облака сгустились, казалось, вот-вот хлынет дождь. Но это уже стало привычным. С начала апреля дожди шли практически ежедневно, кроме нескольких последних дней. Средняя школа в Силверхилле еще располагалась в типовом здании из красного кирпича в готическом стиле — несколько таких домов были построены еще в предвоенные годы. Почти из всех школы были выселены, стены очищены пескоструйными аппаратами, а сами здания подверглись перестройке и превратились либо в бизнес-центры, либо в жилые дома с шикарными апартаментами.

Группки подростков неприкаянно слонялись вокруг асфальтовой площадки. Казалось, мрачная завеса уныния, страха и растерянности накрыла эту школу. Бэнкс обратил внимание на то, что бродили только мальчики. Девочки, стоявшие отдельной кучкой, почти прижимались друг к другу, видимо, ради безопасности и сосредоточенно вытирали подошвы своих туфель об асфальт, когда Бэнкс и Найт проходили мимо. Мальчики вели себя чуть поживее, по крайней мере, некоторые из них: они играли во что-то и при этом негромко переговаривались. Но все это производило какое-то мрачное и даже зловещее впечатление.

— Вот в такой обстановке мы и живем, после того как узнали о случившемся, — сказал Найт, словно прочитав мысли Бэнкса. — Пока непонятно, насколько глубоким и длительным будет воздействие этого случая на детей и на школу. Некоторые ученики никогда не оправятся после такого события. Дело не только в том, что мы потеряли хорошую примерную ученицу, трагедия в том, что человек, которому мы доверяли, оказался виновным в совершении ужасных, омерзительных дел.

— Вы правы, — согласился с директором Бэнкс. — Мы еще не все знаем, только-только начали расследование. Я прошу вас ничего не говорить газетчикам.

— Считайте, что я разучился разговаривать. Кстати, они уже крутились здесь.

— Кто бы сомневался!

— Я не сказал им ни слова, поверьте. Ну вот мы и пришли. Это корпус Баскома.

На стене современного здания из стекла и бетона, перед которым они остановились, была прикреплена памятная табличка: «Это здание построено в память о Фрэнке Эдварде Баскоме, 1898–1971».

— Кто это? — спросил Бэнкс, когда они входили в вестибюль.

— Один из учителей, работавший в школе в войну, — объяснил Найт. — Учитель английского языка. На этом месте стояло еще одно здание, принадлежавшее школе, в него попал снаряд в октябре сорок четвертого года. Фрэнк Баском показал себя героем. Он спас двенадцать учеников и одного учителя. Два ученика погибли. Ну вот, мы и пришли.

Он открыл дверь в кабинет химии, где за учительским столом сидел перед грудой бумаг молодой человек. Когда они вошли, он поднял глаза.

— Джеф, старший полицейский инспектор Бэнкс хочет с тобой пообщаться, — произнес Найт и вышел, плотно притворив за собой дверь.

В последний раз Бэнкс был в школьном кабинете химии более тридцати лет назад, и, хотя здесь было множество современных приборов и приспособлений по сравнению с тем, что сохранила его память со школьных дней, кое-что осталось таким же, как в прежние времена: высокие лабораторные столы, бунзеновские горелки, пробирки, пипетки и мензурки, прикрепленные к стенам шкафы со стеклянными дверцами, наполненные плотно закрытыми бутылками с серной кислотой, поташом, фосфатом натрия и прочими химикалиями. Даже запах был тот же — чуть едкий и гнилостный.

Бэнкс припомнил свой первый «Набор юного химика», подаренный родителями на Рождество, когда ему было тринадцать лет, припомнил тонко размолотые квасцы, голубой сульфат меди, яркие пурпурные кристаллы перманганата калия. Ему нравилось смешивать их и смотреть, что получится, не обращая внимания на то, о чем предупреждали инструкция и правила безопасности. Однажды он решил нагреть какой-то странный состав на свече, установленной на кухонном столе. Его опыт кончился тем, что пробирка разлетелась на части. Увидев, во что превратилась кухня, его мама едва не лишилась чувств.

Бригхаус, одетый в легкий пиджачок и серые фланелевые брюки — отнюдь не лабораторный костюм, — подошел к Бэнксу и пожал протянутую руку. Он был примерно одних лет с Пэйном; редкие волосы, бледно-голубые глаза; его лицо походило цветом на мясо вареного омара — можно подумать, он один знал, где в окрестностях можно найти солнечное местечко. Его рукопожатие было крепким, сухим и коротким. Он заметил, как внимательно Бэнкс осматривает кабинет.

— Нахлынули воспоминания? — поинтересовался он.

— Это точно.

— Хорошие, надеюсь?

Бэнкс утвердительно кивнул. Ему нравилась химия, но преподаватель химии «Коротышка» Баркер был одним из самых жестоких придурков в их школе. Однажды он, удерживая руку Бэнкса над бунзеновской горелкой, делал вид, что собирается зажечь ее, но в последний момент передумал. Бэнкс по его глазам понял, каких усилий стоило Баркеру не чиркнуть спичкой. Бэнкс не доставил Коротышке удовольствия, не стал умолять о прощении и не показал, как ему страшно, но сердце так и норовило выскочить из груди.

— Ну что ж, сегодня натриевый день, — покачал головой Бригхаус.