Фридрих Незнанский - Восемь трупов под килем

— Благодарю за «забулдыгу», господин Манцевич, — пробормотал Турецкий. — А к Игорю Максимовичу у меня единственная просьба. Позвольте позвонить? Дело в том, что жена на берегу страшно волнуется. Она оставила меня в недвусмысленном положении и критическом состоянии. Не удивлюсь, если она поставила на ноги всю сочинскую милицию. Всего один звонок, Игорь Максимович. Не откажите. Если вам жалко своего телефона, то, может быть, кто-нибудь из добрых самаритян сжалится? А после разговора можете выбрасывать меня за борт.

Физиономии некоторых присутствующих зацвели улыбками.

— А не хрен спать с проститутками, — простодушно высказалась девушка. — Не случись с вами этого казуса — если не врете, конечно, — и жена бы сейчас радовалась, и мы бы были избавлены от вашего присутствия.

— Мадемуазель, — Турецкий поморщился, — вы невнимательно слушали мой рассказ. Ситуация случилась форс-мажорная, и вешаться на проститутку никто не собирался. Классическая подстава — и не говорите, что не знаете такого слова. Человек, отправленный мною однажды в тюрьму на длительный срок, не устоял перед соблазном растоптать мое человеческое достоинство. Дайте же кто-нибудь телефон, в конце концов…

— Ну, хватит, довольно! — Игорь Максимович выпрыгнул легким движением из кресла. Брови сомкнулись на переносице. — Я решу, что с вами делать. Позднее. Возможно, вы получите право на один телефонный звонок. Или нет. Для начала мы должны позавтракать, а вас, уж не обессудьте, изолируют от нашего добропорядочного общества. Надеюсь, вы не претендуете на то, чтобы усесться за стол вместе с нами?

— О, боже упаси, конечно, нет, — успокоил его Турецкий. — Зачем вам смотреть, как меня рвет на ваши чистые скатерти?

Засмеялись двое — толстяк Феликс и француженка Николь. Еще девица загадочно улыбнулась. Остальные сделали такие лица, словно сами собрались проблеваться.

— Салим, убери отсюда этот инертный материал, — выплюнул «распорядитель бала». — Я начинаю уставать от него. Посади в каюту и не спускай с него глаз.

— Добрый вы, Игорь Максимович, — процедил Манцевич. — А может, все-таки, лучше?..

— Не спорь с начальником — денег не будет, — отрезал хозяин. — Сказал же, позднее решу. Мы еще разберемся, что у него на уме.

Железная длань Салима сжала предплечье, поволокла из кресла. Говорить какие-то слова, видимо, было бессмысленно.

— Прошу за стол, господа, — объявил хозяин, — в кают-компании давно накрыто, и наша добрейшая Герда уже грызет от злости свою поварешку.

— Господи, а Николашу-то не разбудили, — спохватился морщинистый мужчина.

— Он такой у нас засоня, — покачала головой дама в черных очках.

— Да оставьте вы в покое своего отпрыска, Иван Максимович и Ольга Андреевна! — пафосно воскликнул Феликс. — Проснется — придет, похватает какие-нибудь объедки.

— Нет, я, пожалуй, разбужу его, — девица начала выбираться из кресла. — Такое поведение уже становится неприличным.

— Хотелось бы промолчать, господа, — сказал Турецкий. — Эй, парень, не тяни ты меня, я же тебе не баржа… Но врожденная порядочность не позволяет этого сделать. Дело в том, что после пробуждения я немного походил по нижней палубе. Жаль такое сообщать, но в одной из кают я обнаружил молодого человека без признаков жизни. Возможно, и даже наверняка — это ваш Николай.

Вздрогнула дама в черных очках. Помедлила и приподняла на лоб свои очки, открыв обеспокоенный взор. Когда-то у нее были красивые глаза, а сейчас их окружала паутина морщин, портя всю красоту.

— Что вы этим хотите сказать? Ваша фраза — «без признаков жизни»…

— Спит мертвым сном, — отрубила девушка. — Сейчас мы его воскресим. Вы позволите жесткий захват, Ольга Андреевна?

Но материнский инстинкт обмануть было трудно. Сказанное Турецким уже невозможно было вырубить никаким топором. Она смотрела на него, и взгляд ее проникал в глубины мозга. Женщина медленно поднялась.

— Мне очень жаль, — сказал Турецкий (ох уж эта ненавистная фраза, почерпнутая из иностранных фильмов), — но молодой человек, судя по всему, мертв.

А далее была форменная катавасия. Люди дружно загалдели, стали возмущаться — почему самозванцу сходят в рук такие слова! Да кто он такой, что он себе позволяет! Пышущий злобой Манцевич тряс кулаком у его физиономии. Возмущалась прислуга с интересной прической, высунувшаяся из кают-компании — что-то гневно вещала, грозила кулачком. Ругался последними культурными словами морщинистый мужчина. Только девушка, собравшаяся будить своего жениха, вдруг резко остановилась, повернулась и воззрилась на Турецкого долгим немигающим взглядом. А еще женщина с водруженными на лоб черными очками вдруг стала смертельно бледнеть, взялась за сердце, сделала глотающее движение, робко, неуверенно улыбнулась — дескать, что за чушь. Покачнулась. Морщинистый мужчина подхватил ее, усадил в кресло. Хозяин поманил Манцевича, прошептал ему что-то на ухо. Манцевич умчался на запредельной скорости. Пошевелиться Турецкому не давали: красноречивый взгляд босса — и Салим швырнул его в шезлонг, сжал за воротник.

Манцевич оказался не их тех, кого следует посылать за смертью, примчался пулей, начал шепотом докладывать шефу. За лицом последнего занятно было наблюдать. Гневный румянец сходил на нет, причем — частями, а освободившиеся места стали приобретать бледно-зеленый колорит. Он закрыл глаза, переваривая услышанное, скрипнул зубами, что-то пробормотал. Манцевич резко повернулся, пригвоздив Турецкого взглядом к шезлонгу.

— Минуточку, господа, — запротестовал Турецкий, — уж не собираетесь ли вы предъявить мне обвинение? Должен вас огорчить, это не я убил вашего…

Он мог бы многое сказать, но подлетел Манцевич, хлестнул по щеке. Вдвоем с охранником они подхватили его за локти, куда-то поволокли. Внезапно громко взвыла женщина. Он точно помнил, что с внешнего трапа на нижнюю палубу его не сбрасывали — видимо, тащили через кают-компанию, где имелась короткая дорога вниз. Его швырнули в каюту, где он провел ночь, и чтобы не сломать о пол свой единственный нос, пришлось изворачиваться в процессе падения. Хлопнула дверь, провернулся ключ в замке. Он очнулся, посмотрел зачем-то на часы — всего лишь половина первого, поднялся, доковылял до койки, рухнул плашмя… и то ли уснул, то ли чувств лишился. Вернулся к жизни минут через сорок, доскрипел до санузла, напился до отвала. Постоял у зеркала, свыкаясь с мыслью, что отражение негативно сказывается на его устоявшемся имидже, стащил с себя одежду, втиснулся в душевую кабинку, отыскал под ногами жалкий обмылок, помылся под тоненькой струйкой. В шкафчике отыскал худенькое вафельное полотенце, на соседней полке — расческу, которой, видимо, пользовались несколько поколений пассажиров «Антигоны», привел себя худо-бедно в порядок. Вернулся в каюту, почистил брюки, протер ботинки. Оценил себя в зеркале — до устоявшегося образа отражение немного не дотягивало, но сериал «Возвращение Турецкого» уже можно продолжать. К испытаниям готов. Он сел, задумался. Вероятность того, что все закончится быстро и благополучно, была исчезающе мала. Умникам вроде Манцевича не сложно убедить босса, что именно Турецкий повинен в смерти Николая. Подтвердить эту версию нечем. Но нечем и опровергнуть. Пиши пропало, Александр Борисович. Очень кстати ты помылся…