Карин Фоссум - Не оглядывайся!

— Скажите мне, что он сказал!

— Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал об этом. И это уже не имеет никакого значения. Эскиль мертв.

— Но он же больше не муж вам?

— Он отец Магне. Он рассказал мне, как стоял в ванной и дрожал от отчаяния, что не смог стать таким отцом, каким должен быть. Он стоял там, пока не успокоился, потом хотел вернуться и попросить у Эскиля прощения за то, что рассердился. Он не хотел ехать на работу, не решив эту проблему. Наконец он вышел на кухню. Остальное вы знаете.

— Скажите мне, что он сказал.

— Никогда. Ни одной живой душе.

Отвратительная мысль, которая укоренилась в его голове, пустила побеги и начала расти. Он видел так много, что его нелегко было удивить. Эскиль Йонас был всего лишь ребенком…

Он забрал Скарре из отдела и пошел вместе с ним по коридору.

— Поедем посмотрим на восточные ковры, — предложил он.

— Зачем?

— Я только что говорил с Астрид Йонас. Я думаю, она страдает от ужасного подозрения. Того же, что и я. Что Йонас частично виноват в смерти мальчика. Я думаю, именно поэтому она от него ушла. Но при этом она до смерти боится этой мысли. Мне еще кое-что пришло в голову. Йонас ни словом не обмолвился о несчастном случае, когда мы с ним разговаривали.

— Разве это так странно? Мы же пришли говорить об Анни.

— Очень странно, что он не упомянул об этом. «Больше не надо сидеть с детьми, — сказал он, — потому что жена съехала». Он не сказал, что именно тот ребенок, с которым сидела Анни, мертв. Даже когда ты заговорил о фотографии, висевшей на стене.

— Он наверняка не осмеливается говорить об этом. Прости меня за бестактность, — Скарре вдруг понизил голос, — но ты вот пережил потерю очень близкого человека. Легко ли тебе говорить об этом?

Сейер был так поражен, что остановился как вкопанный. Он почувствовал, как побелела его кожа.

— Естественно, я могу говорить об этом, — ответил он наконец. — В ситуации, когда я почувствую, что это действительно необходимо. Если вещи поважнее, чем мои чувства.

Ее запах, запах ее волос и кожи, смесь химикатов и пота, лоб блестит почти металлическим блеском. Зубная эмаль испорчена таблетками, отливает синевой, как снятое молоко. Белки глаз медленно желтеют.

Перед ним стоял Скарре с поднятой головой, ничуть не смущенный. Сейер ждал. Разве он не сказал лишнее, не зашел чересчур далеко? Разве он не должен просить прощения?

— Значит, ты никогда не чувствовал, что это необходимо?

Он озадаченно смотрел на Якоба Скарре и видел перед собой недоумка. Сукин сын!

— Нет, — уверенно сказал он наконец и покачал головой. — До сих пор не чувствовал.

Он снова тронулся с места.

— Что же, — невозмутимо продолжил Скарре, — сказала тебе фру Йонас?

— Отец и сын ссорились. Она слышала, как они кричали друг на друга. Как хлопнула дверь в ванную, как разбилась тарелка. У Йонаса был бурный темперамент. Она говорит, что он винит себя.

— Я бы тоже винил, — сказал Скарре.

— У тебя есть что-нибудь обнадеживающее?

— В каком-то смысле. Школьный рюкзак Анни.

— Что с ним?

— Ты помнишь, что он был намазан жиром? Вероятно, чтобы счистить отпечатки пальцев?

— Да?

— Наконец установлено, что это. Своего рода мазь, которая помимо всего прочего содержит деготь.

— У меня есть такая, — удивленно сказал Сейер. — От псориаза.

— Нет. Это жир. Таким смазывают собакам больные лапы.

Сейер кивнул.

— У Йонаса есть собака.

— У Акселя Бьёрка тоже есть овчарка. А у тебя лев. Я просто констатирую факты, — быстро добавил он и придержал дверь. Инспектор вышел первым. Откровенно говоря, он был немного сбит с толку.

Аксель Бьёрк взял собаку на поводок и выпустил ее из машины.

Он быстро осмотрелся, никого не увидел, перешел площадку и вынул из кармана униформы универсальный ключ. Еще раз оглянулся и посмотрел на автомобиль, стоящий перед главным входом, сине-серый «Пежо» с чехлом для лыж на крыше и логотипом охранного общества на двери и капоте. Собака ждала, пока он ковырялся в замке. Пока она не чувствовала никаких запахов, они так часто это делали, снаружи и внутри автомобиля, снаружи и внутри дверей и лифтов, тысячи разных запахов. Она преданно следовала за ним. Она жила хорошей собачьей жизнью, в которой были частые прогулки, куча впечатлений и настоящая еда.

Здание заброшенной фабрики теперь использовалось как склад. Ящики, коробки и мешки стояли штабелями от пола до потолка, пахло бумагой, пылью и заплесневелым деревом. Бьёрк не стал зажигать свет. У него с ремня свисал карманный фонарь, он зажег его и двинулся в глубь большого зала. Сапоги глухо стучали, ступая по каменному полу. Каждый шаг отдавался у него в голове. Его собственные шаги, один за одним, в глухой тишине. Он не верил в Бога, а значит, их слышала только собака. Ахиллес шел на свободном поводке, размеренным шагом, тщательно выдрессированный. Он чувствовал себя защищенным и любил своего хозяина.

Они приблизились к одному из станков. Бьёрк зашел за него, потянул пса за собой, привязал поводок к стальному рычагу, скомандовал «сидеть». Пес сел, но по-прежнему был настороже. Запах начал распространяться по помещению. Запах, который перестал быть чужим, который становился все большей частью их жизни. Но было и что-то еще. Острый запах страха. Бьёрк сполз вниз. Он нашел в кармане на бедре фляжку, отвинтил пробку и начал пить.

Пес ждал, глядя вокруг ясным взглядом и навострив уши. Он сидел, ждал и слушал. Бьёрк молча посмотрел в его глаза. Напряжение в темном зале росло. Он знал, что пес следит за ним, и сам следил за псом. В кармане у него был револьвер.

Хальвор недовольно бурчал. Никто туда не прорвется, решил он, упав духом. Гул, идущий от экрана, начал его раздражать. Это было уже не мягкое гудение, а бесконечный шум, как от далекого завода. Он преследовал его весь день, Хальвор чувствовал себя почти голым, когда выключал компьютер, но тишина наступала только на несколько секунд, потому что шум возникал в его собственной голове. Ну же, Анни! — думал он. Поговори со мной!

В кино шла ретроспектива фильмов про Бонда. Она покупала «Smarties» и «Sitronfox» в киоске, пока он ждал у входа с билетами в руках. Ты будешь что-нибудь пить? — спросила она. Он покачал головой, слишком увлеченный тем, что смотрел на нее, сравнивая со всеми другими, теми, кто толпился перед входом в кинозал. Охранник вынырнул у двери, в черной униформе, с компостером в руках; пробив билеты, он смотрел на лица стоявших перед ним, и большинство опускали глаза, потому что им не исполнилось необходимых лет для просмотра этого фильма. Про Джеймса Бонда. Самого первого, который они посмотрели вместе, в первый раз они вышли в город, почти как настоящая пара. Он лопался от гордости. И фильм был хороший, во всяком случае, по словам Анни. Сам он не слишком хорошо все уловил, он был больше занят тем, что смотрел на нее уголком глаза и слушал, как она дышала в темноте. Но он запомнил название: «For your eyes only».