Андрей Кивинов - Лазурный берег

Троицкий внимательно посмотрел на Рогова. С неопределенным выражением каменного лица. Словно усомнился, что питерский опер способен притаранить адрес…

Рогов выдержал взгляд.

— Похоже, он местный, — описал Плахов Анри. — Из эмигрантов. Акцент сильный. Тормознул на заправке, и там внутри чего-то «перетирал» с двумя русскими. Не удалось толком услышать. Но что-то говорил про полицейский жетон…

— К маскараду готовятся? — недовольно пробурчал Серов.

— Сколько же их здесь?! — ударил кулаком по столешнице Троицкий. — Уже минимум четверо! Взвод прислали, твою…

Резко встал, сходил на кухню, вернулся со стаканом, наполовину наполненным виски. Его возвращения ожидали в полной тишине.

— Уже не знаем, — продолжил Плахов. — Мы думали, он один.

— Нам всех не перекрыть. Сил не хватит, — вздохнул Рогов.

— И что ж мне теперь — пули дожидаться? — Троицкий пристально оглядел Плахова с Роговым.

Непонятные гуси питерские… Может, блефуют? С другой стороны, двоих врагов он сегодня благодаря им будет… иметь.

— Не хотелось бы… — Плахов изобразил что-то вроде улыбки.

— Ты что, Демьяныч? — возмутился Серов. — Да мы их самих переколбасим! Только скажи.

— Так вот господа опера против таких методов, — иронически протянул Троицкий.

Ему было уже все равно, за что и против чего господа опера.

— Вы и нас поймите, Михаил Демьянович… — возразил Игорь. — Мы же не можем участвовать…

— И не надо. Вас никто и не приглашает, — сказал как отрезал Серов. — Мы вас потом позовем. Когда признаются.

— А если переборщите? Тогда и признания не понадобятся.

— Мы же не звери… — успокоил Серов с какой-то особенной интонацией.

И все они расхохотались — и Серов, и Николай, и Дима, и сам Троицкий — в тон своим коллегам. Что-то знали они об этой фразе, произносимой с этой именно интонацией. Что-то такое, что делало их единым целым.

Игорю и Василию было не слишком приятно слышать этот смех. Им давали понять, что они здесь — не просто чужие, а совсем чужие.

— Ну как? — отсмеявшись, Троицкий повернулся к Игорю.

Плахов помедлил, пожал плечами: другого выхода нет. Василий сделал вид, что хотел что-то добавить и возразить, но осекся. Наступила тишина, в ходе которой Троицкий допивал виски.

— То есть утром на маяке? — уточнил Плахов. — Сразу обоих?

Троицкий лишь мрачно кивнул. Голова вновь заболела. И как-то сильно и резко, словно наверстывая за то время, пока не беспокоила.

— Таблетки не пора?.. — глянул Троицкий на Диму.

— Полчаса еще, шеф, — виновато ответил охранник.

— С-сука…

— Есть отличное средство, — встрял Рогов. — Попробуй, все как рукой снимет.

— Какое еще средство? — простонал Троицкий.

— Прованский корень жизни. Из него бальзам на спирту делают, но можно и так. Я в Питере пробовал, — вдохновенно врал Василий.

— И где его взять? — хищно спросил Серов.

— Здесь, в местных горах растет. Вроде женьшеня.

— Что же, мне в горы лезть? — криво усмехнулся Троицкий.

Рогов казался ему чуть-чуть дурачком, но надо же, адресок-то добыли… И потом: он был в таком положении, про которое говорят — хватается за соломинку. Надо испробовать все средства. Народная медицина иногда очень даже помогает. Он сам был однажды свидетелем, как некий грязненький задохлик с козлиной бородкой за полчаса снял с груди бывшего партнера Троицкого Крокодайла Выборгского чудовищный ожог. С помощью какой-то мази на основе крапивы и мочи…

Крокодайла, правда, через три дня все равно уконтрапупили, но это уже другая история.

— Не надо в горы, — пояснил Рогов. — В Антибах на рынке можно достать. Я хотел, но мужик, который корнями торгует, — ни в какую. Цену набивает, поганец.

— Где его найти? — Сергей уловил желание шефа и уже почти собрался в дорогу.

— Демьяныч, не волнуйся, мы щас сгоняем… — кивнул Серов. — Только на пару слов…

Они вышли на кухню, Серов плотно прикрыл за собой дверь.

— Демьяныч, что с киллерами? Правда, что ли, ждем семи утра?

— Разбежались, — хмыкнул Троицкий. — Сегодня с обоими надо потолковать. А если что — завтра в семь по нашему сценарию кино разыграют.

«А хотел бы я, например, жить вечно? — задумался Любимов. — Старикам-то несладко приходится. Все болезни вываливаются, кости ноют… В семьдесят лет многие уже как развалины. А в двести что будет? А в триста?..»

На днях они сидели с Максом Виригиным в скверике на Шестой Советской, пиво пили. Там такой квадратный скверик, а в центре лавочка. Очень удобная для оперативного наблюдения: все подходы просматриваются. Оперативных целей, кроме пива, у них, правда, никаких не было, но все равно было удобно. И вот сидят, пьют, а мимо ковыляет старушка. Приветливая такая старушка. В платочке в горошек. Остановилась.

— Молодцы, мальчики! — одобрила. — Пиво пьете! Молодцы! Погода хорошая, весна, скоро лето, надо пиво пить!

И поковыляла дальше.

Макс с Жорой смотрят: наискосок идет полная женщина с тяжелыми пакетами из продуктового магазина «Дикси». Продукты там так себе, но зато дешево, что для рядового петербуржца — дело совсем не последнее. Купила, значит, жратвы на большую семью, прет домой. Навстречу ей приветливая старушка в платочке в горошек. Что-то этой женщине сказала. Женщина поравнялась с Жорой и Максом и давай эту старушку в платочке ругать:

— А! Чё говорит-то, а! Ей, говорит, восемьдесят лет, и, говорит, ноги не ходят. А! Вы гляньте — прет как лошадь! А! Нет, вы гляньте! Прет как лошадь! Корова! Ноги, говорит, не ходят! Это у меня ноги не ходят, а мне пятьдесят пять! У меня матери семьдесят пять, она из дома не выползает! Только до туалета! А этой восемьдесят — ноги, говорит, не ходят! Да вы гляньте, гляньте — прет как лошадь!

И смешно, и грустно… Нет, вечно жить не следует.

Очередной пузырек из-под бальзама вечной молодости директор Хлестов запустил в портрет. Удачно — не в губернатора попал, а себе по лбу. Портрет покосился. Хлестов тоже покосился. Лег щекой на стол, высунул язык.

На столешнице — полдюжины пустых бутылочек из-под бальзама и одна еще не распечатанная.

— Ну, что я вам говорил… — язык Хлестова ворочался еле-еле. — Третий час, а я еще жив… Не могли они от бальзама окочуриться. Прованский корень — это сила в членах… И вечная молодость… Хотя и без закуски…

Директор икнул так, что портрет упал со стены. Хлестов в кресле на колесиках подъехал к портрету, поднял, но вешать не стал. Поставил — почему-то лицом к стене.

На глазах — как на то рассчитывал Жора — директор почему-то не молодел.

— Так ты мало еще выпил… — пожал плечами Любимов. — Погибшие по несколько месяцев лечились.

— Мало?! — Хлестов ухарски взмахнул рукой. — Хорошо, давайте еще…

Он решительно взял со стола еще одну бутылочку, примерился отвернуть пробку. Даже облизнулся, как кот. Вошел, короче, во вкус.