Игорь Алимов - Сарти

Тогда, проклиная все на свете и, в первую очередь местные нравы, я прошел в глубь помещения. За мной вошел Маэда, и извлеченный на свет меч его тихо лязгнул, заняв место в ножнах.

Выбросив на пол каких-то двоих забулдыг, мы заняли столик у выхода и уселись в ожидании официанта. Стоит ли говорить, что вид наш был живописен до чрезвычайности, и если бы тумпстаунские рахиминисты увидали бы меня сейчас в этих замечательных кожаных штанах, в псевдоватной куртке с какими-то идиотскими заклепками и пряжками, увешанного с ног до головы всяким холодным оружием, они бы с ума сошли от восторга и тут же приняли бы меня в свои ряды в качестве предводителя.

Маэда тоже был одет подобающе.

Между тем в заведении «Агг» после нашего эффектного появления воцарилась зыбкая тишина, которая, как показывает наш маленький опыт, бывает весьма непродолжительна и обманчива. Местные жители туго соображают и реагируют не сразу, а – через некоторое, необходимое им для обстоятельного осмысления происшедшего время.

– Это, черт возьми, грубо и хамство! – наконец подал голос один из не принимавших до того участия в событиях господ. Он вскочил и замахал измазанным в соусе кулачищем. – Эй вы, жлобы! Так не ведут себя приличные люди!

Мы с Маэда смотрели на него и молчали.

Общественность кабака закипала. Хозяин со стонами вытаскивал из стенки нож, чувствуя, как тесно он переплелся с ухом.

– Да. Это грубо! – заорало уже несколько голосов. – Мы их сейчас отсюда выкинем! – И герои угрожающе стали подниматься из-за столов.

Маэда тоже встал и с лязгом (опять-таки) извлек меч. В ответ в него запустили бочонком с пивом, каковой Маэда и разрубил на лету, не моргнув глазом.

После некоторого замешательства нападающие подбодрили себя криками «это грубо» и снова стали кидать в нас всякую всячину, в первую очередь – табуреты и бочонки. Маэда летящее честно рубил пополам, а что успевал – на четыре и больше частей. Ни одна щепочка не проникала за тот рубеж, на котором он стоял, и вскоре перед ним возникла полуметровая горка мелко порубленного дерева, обильно сдобренная пивом, а недовольные лишились возможности кидаться, поскольку кинули уже все, что только можно было кинуть, – за исключением колченогих столов. Столы оказались тяжеловаты для одного человека, а объединиться недовольным не пришло в голову.

Убедившись в этом, Маэда сел, что было, конечно, неожиданностью для собравшихся. Они опять задумались, потом кто-то сказал хозяину, все еще мучившемуся с ножом:

– Кики, послушай, у тебя совсем не на чем сидеть, а на полу мы не привыкли. Поэтому мы пойдем в другое место.

Кики испустил трагический стон.

– Давайте, давайте, проваливайте, – напутствовал их я, извлекая из кобуры любимую «беретту». Маэда положил меч на стол и передвинул из-за спины на грудь старательно запачканный «Хеклер-Кох».

– Мы уходим, – ответили нам. – Но это грубо!

Еще бы!

Когда мы остались наконец одни, я кое-как припер дверь бочонком с пивом, вытащил у хозяина из уха свой нож и спросил:

– Ну, мерзавец, принесешь ты нам свои вонючие сосиски или тебя еще надо два раза просить?

Хозяин, недовольно ворча и держась за ухо, удалился в глубь своего заведения. Маэда бросил наземь объемный мешок с местной валютой и утвердил правый локоть на столе.

– Грязно тут, – заметил он, с отвращением оглядываясь. – Господин шериф послал нас в удивительно грязное место.

– Да, но зато нам выдали командировочные, надбавку за дальность и за грязность тоже, – заметил я, по привычке засовывая руку в карман за пивом «Асахи», но не нашел и заметно огорчился. Конечно, откуда может быть пиво «Асахи» у потомственного дворянина по имени Бак ди Барямба и сопровождающего его Фофо (это господин Маэда по его новым документам)? Не может у них быть такого замечательного пива. Ну «беретта» вместо какого-нибудь «маузера» или «Хеклер-Кох» вместо «стэна» – еще куда ни шло, всегда можно отбрехаться, будто это трофей, взятый в неравном бою, а вот пиво «Асахи» – дудки.

– И вообще, Фофо, – выдал я философски, – смысл жизни заключается не в командировочных, а в доблестной смерти за отечество.

Маэда удивленно на меня посмотрел, ничего не сказал, но вытащил из-за пазухи кусок замши и аккуратно обтер меч.

Появился недовольный хозяин, ухо которого уже было замотано непотребного вида тряпкой: на деревянном подносе он нес щербатые тарелки с дымящимися кривыми и разнокалиберными сосисками, маленький бочонок пива и две сравнительно приличные кружки. Все это великолепие он установил на стол и сварливо на нас посмотрел.

– Как смеешь, жлоб! – заорал я громогласно. – Как смеешь мне, Баку ди Барямбе… – Лицо мое выражало крайнюю степень негодования. Рот непрерывно совершал отвратительные жевательные движения и пускал слюнные пузыри, и это означало, что от возмущения я забыл подходящие слова. Только налитые гневом глаза бешеным движением своим выражали все, что я думаю о хозяине «Агга» в полной мере. Я тренировался целых полтора часа. Под руководством Лиззи.

Хозяин – Кики – даже присел. Широкий рот его открылся, а на лице отразился животный ужас:

– Я же не знал… что вы дворянского звания… – просипел Кики, отступая.

Я метко плюнул ему в раскрытый рот, затем перестал вращать глазами и исторгать гнев и спокойно заметил:

– Что ж ты, негодяй, кружку с отбитой ручкой подаешь, а?

Хозяин облегченно захихикал, выразил телодвижениями крайнее почтение и уважение, подхватил кружку с целью заменить и угодливо засеменил к стойке. Маэда незлобиво дал ему пинка.

– Ну, ладно, – смилостивился я, когда кружки были установлены, а на столе появилась даже нечистая скатерть, и хозяин, для пущей почтительности приседая и вертя задом, стал наливать пиво. – Ладно, мы не будем ссориться. Возьми вот себе и купи новую мебель… – Я поднял с пола мешок, развязал и щедро сыпанул серебро в подставленный фартук. – Ни в чем себе не отказывай. Но смотри у меня…

– Хи-хи-хи, – подтвердил хозяин свое полное согласие.

Но не успели мы с Маэда вонзить местные двузубые вилки в сосиски и сделать по глотку пива, как за дверью послышался шум, потом самая дверь рухнула – на сей раз окончательно – и в помещение стали вваливаться солдаты в рогатых касках, а за ними показались и недавние наши собеседники, пришедшие к выводу, что мы себя вели грубо. Вот и решился вопрос, как поддерживается правопорядок.

– Как это вовремя, – заметил Маэда, с облегчением возвращая сосиску на тарелку, а кружку на стол. Действительно, один запах этих яств наводил на мысли о помойке. Гиги сказал, что местные сосиски (а это основная пища в Сарти) из чего только не делают, но из нормального мяса – никогда. Однажды по приказу Стагнация, кажется, Пятьдесят Четвертого, поведал он, были казнены три владельца кабаков, потому что они делали сосиски из свежесдохших собак. Стагнаций был возмущен и обижен использованием дохлых, а не забитых собак. Но с тех пор прошли годы, и к власти пришел, как известно, Мандухай. «И все пошло прахом», – горько жаловался Гиги, хотя нам трудно было понять, что он имел в виду.