Николай Леонов - Ультиматум Гурова (сборник)

– Но я…

– Молчи! – перебил попытавшуюся что-то возразить Альбину Конышев. – Я и так знаю все, что ты скажешь. Мне неинтересны твои бредни. И не трать время – ты меня не уговоришь!

Он демонстративно отвернулся к окну, давая понять, что разговор закончен. Альбина некоторое время постояла в молчании, а потом вдруг медленно произнесла:

– Хорошо… Ты сам это выбрал. Видит бог – я не хотела ничего плохого. Хотела разрешить вопрос миром, но раз не получается… Мне придется на это пойти!

– Что ты там несешь? – поморщившись, повернулся к ней Виктор Станиславович. – Ты о чем вообще?

– Я запомню то, как ты поступил со мной! – продолжала Альбина. – И отплачу тебе тем же! Ты лишил меня дочери – я тоже лишу тебя самого дорогого!

– Ты… Ты что городишь? – Конышев побагровел. – Ты вообще ума лишилась?

– Ты сам меня вынуждаешь! – громко произнесла Альбина.

– Ты… Ты мне еще угрожать смеешь? – Виктор Станиславович подскочил к бывшей жене и, не отдавая себе отчета, крепко схватил ее за руку. – Ты мне угрожаешь? Ты? После всего, что я для тебя сделал?

– Отпусти! – Альбина, никогда раньше не видевшая мужа в таком состоянии, кажется, испугалась. Конышева начало трясти.

– Вон! – выдохнул он. – Убирайся вон! И запомни: если еще раз заикнешься о чем-нибудь подобном, я тебя вышвырну из своей квартиры! Тебя вместе с твоим тунеядцем! Убирайся!

– Я уйду, уйду, только пусти! – заголосила Альбина, пытаясь выдернуть руку.

Из приемной послышался стук в дверь, и встревоженный голос секретарши осторожно спросил:

– Виктор Станиславович, у вас все в порядке?

Конышев слегка пришел в себя, обнаружил, что по-прежнему крепко стискивает запястье Альбины, разжал кисть и увидел проступившие красные пятна на белой коже бывшей супруги. Альбина бросилась к двери и попыталась ее открыть, но она была заперта – Конышев сам ее запер, дабы скрыть от посторонних нелицеприятный разговор на личные темы. Тогда Альбина принялась дергать ручку, и Конышев, опомнившись, подошел и отпер дверь. Альбина резко рванула ее на себя и пролетела в приемную, чуть не сбив с ног перепуганную секретаршу.

– Ты еще пожалеешь, запомни! – прошипела она, выскакивая в коридор.

Конышев в три шага пересек приемную, выглянул за дверь и прокричал вслед:

– Чтобы больше не смела здесь показываться! И к Маргарите не приближалась! – После чего резко захлопнул дверь и с силой сжал виски, в которых часто пульсировала кровь.

Секретарша смотрела на него с изумлением и страхом – она даже представить себе не могла всегда уравновешенного шефа в таком состоянии.

Конышев отдышался, махнул рукой и проговорил:

– Все в порядке, Люда, простите. Идите, работайте спокойно.

– А… вы? – неуверенно произнесла та.

– А я… Я, пожалуй, поеду домой. Наверное, сегодня не смогу работать.

– Может быть, имеет смысл попросить Алексея Владимировича вас подвезти? – предложила Люда. – У вас руки трясутся.

– Ничего, ничего, – делая глубокие вдохи и выдохи, успокоил ее директор. – Со мной все будет в порядке.

Его вдруг охватило непреодолимое желание оказаться дома, рядом с дочерью, убедиться, что с ней все хорошо. И он, даже не заперев свой кабинет, поспешил покинуть контору. Альбины поблизости не было видно.

«Испугалась, негодяйка! – думал он, выводя свой «Лексус» на проезжую часть. – Что она там несла? «Лишу самого дорогого»? Да ну, бред! Не стоит воспринимать слова этой идиотки всерьез!»

Однако чувство тревоги не покидало его всю дорогу, и, только оказавшись дома и увидев Маргариту целой, невредимой и даже веселой, Виктор Станиславович немного успокоился. Маргарита собиралась в какой-то клуб с друзьями – «зажигать», как она выражалась. Конышев знал, что ее даже прозвали Зажигалкой. Ему не слишком нравилось это увлечение, однако оно все же казалось ему довольно безобидным, и обычно Виктор Станиславович не препятствовал дочери ходить туда, где ей было весело.

Но сегодня Конышев вдруг стал убеждать дочь никуда не ходить. Чего он испугался? Он и сам не мог объяснить.

Маргарита, разумеется, восприняла предостережения отца с недоумением и отнеслась к ним, как к причудам. Быстро нарядившись, она чмокнула Виктора Станиславовича в щеку и упорхнула. Тот же долго не мог избавиться от чувства тревоги, постоянно смотрел на часы и несколько раз набирал номер сотового Маргариты. Та, конечно, не отвечала – видимо, просто не слышала за музыкой и разговорами. Конышев даже достал из бара бутылку коньяка и выпил в общей сложности граммов триста – очень приличную для него дозу. Но никакого опьянения и долгожданного покоя не наступало. Он долго не мог заснуть, ворочался, вставал, снова наполнял рюмку и, только когда в двери в четвертом часу забрякал ключ и на пороге появилась чуть усталая и под хмельком, но вполне довольная Зажигалка, смог наконец провалиться в тяжелый сон. Наутро мучила головная боль и сухость во рту, в офис Конышев приехал лишь к полудню. Потом, за рабочими делами, он немного забылся, а вскоре вся эта неприятная история стерлась из памяти. Альбина больше не докучала ему своими визитами и звонками, и Виктор Станиславович окончательно пришел к выводу, что это были пустые угрозы обиженной женщины…

– А теперь, значит, вы так не считаете? – спросил Гуров, после того как Конышев наконец умолк. – Раз так подробно мне все это изложили…

– Не знаю, – медленно ответил Виктор Станиславович. – Я просто счел своим долгом упомянуть об этом.

Гуров постучал согнутым пальцем по подлокотнику кресла и задумчиво произнес:

– Но вы же не хотите сказать, что ваша жена, дабы насолить вам, решила убить свою собственную дочь?

– Нет-нет, конечно! – испуганно замахал руками Виктор Станиславович. – Альбина, конечно, женщина весьма… невысоких моральных качеств, но она все же не чудовище! Просто… Просто мне вдруг вспомнились ее угрозы, и все!

– Ох, что-то вы темните, Виктор Станиславович, темните! И, вообще, рассказали мне не все. Кое-что скрыли вы от меня, Виктор Станиславович.

У Конышева забегали глаза. По всей вероятности, он скрыл от Гурова достаточно нелицеприятных фактов и сейчас пытался понять, что именно полковник имеет в виду.

– Я вам помогу, – кивнул тот. – Вопросов у меня к вам накопилось много, и сейчас мы будем последовательно получать на них ответы. И первый вопрос касается прошлого вашей дочери. Вы тут упоминали о детской комнате милиции, так?

Конышев вздрогнул, потом осторожно качнул головой.

– Ну, взятие на учет в инспекции по делам несовершеннолетних – это еще не самое страшное, что может произойти с подростком, – продолжал Гуров. – А вот уголовное преступление, совершенное уже по достижении совершеннолетия, – куда круче. Вы, наверное, знаете, что, вообще-то, возрастом, с которого начинается уголовная ответственность, считается восемнадцать лет. Но есть ряд преступлений – точнее, их двадцать, – за совершение которых предусмотрена ответственность уже с четырнадцатилетнего возраста. Это, без сомнения, тяжкие преступления, совершенные с умыслом. К ним относится, к примеру, убийство, изнасилование… – Перечисляя, Гуров продолжал следить за лицом Конышева, которое менялось на глазах. – Но это не ваш случай, к счастью. Однако разбой – тоже тяжкое преступление. А вашей дочери на момент его совершения было уже почти семнадцать лет…