Аркадий Адамов - Час ночи

И эта вполне искренняя убеждённость Цветкова, сквозившая в каждом его слове и жесте, постепенно начинала действовать на Фролова. Тон его становился всё растеряннее и безнадёжнее. Выхода не было. Он не мог ответить ни на один вопрос без того, чтобы не возник новый, ещё более опасный. Всё глупее и глупее становилось отводить подозрение от Вовки, как за глаза по-родственному называл Гоша Владимира Сергеевича, всё глупее казалось ему затягивать петлю на собственной шее. И всё настойчивее начинал мерещиться единственный выход из его страшного положения: всё свалить на Вовку, всё, что только можно, а себя выставить как обманутую, запутавшуюся жертву этого гада, которому он и отнёс запертый портфель. Кот свидетель. Вдвоём они «сделали» того парня. А Вовка, гад, всё загрёб себе, всё…

Но в тот момент, когда эта спасительная мысль ещё только зашевелилась у него в мозгу, Цветков словно нарочно, чтобы дать ей окончательно созреть, внезапно прервал допрос. И Фролов разбитной походкой, превозмогая боль в искусанной ноге, поплёлся в камеру.

Зато через несколько часов одиноких раздумий он уже выкладывал всё, захлёбываясь, сам себя подстёгивая подкатывавшей к горлу яростью, — выкладывал всё, не дожидаясь вопросов.

В тот же вечер был арестован Владимир Сергеевич, одновременно произведён обыск у него дома и на почти готовой даче и опечатан для тщательнейшей ревизии магазин.

Во время обыска на квартире была неожиданно получена на имя Владимира Сергеевича телеграмма: «Подлец вот тебе твоя новая наука М.». На вопрос, что этот текст означает, Владимир Сергеевич, побагровев, невнятно пробормотал:

— Так… Результат теоретического спора с одним приятелем.

Объяснение пришло на следующий день, когда поступило донесение от Эдика Албаняна: «Раскрываем крупнейшее дело. Да здравствует уголовный розыск».

Прочитав её, Цветков усмехнулся и сказал:

— Надо будет потом попросить рассказать, как они там его провернули. Будьте спокойны, это посложнее и поинтереснее того, что сделали тут мы.

— Ну уж! — самолюбиво возразил Виталий. — Лично для меня интереснее ничего нет. И важнее тоже.

1976 г.