Игорь Середенко - Из глубины

24 мая. Я открыл глаза. Надо мной склонился Устинов. Он всматривался в мои зрачки и был несказанно доволен тем, что я реагирую на его приветливые слова. Я поднялся и обнаружил, что нахожусь в койке в лазарете. Рядом со мной был только врач. Устинов спросил, как я себя чувствую. Я ответил, что со мной все в порядке. От него я узнал, что со мной произошло, и, как я оказался его пациентом. Я пил чай, а он мне безудержно со страхом и глубоким беспокойством рассказывал о том, что произошло со мной за последние сутки. По его словам я находился в коме около двенадцати часов, после этого моего непредвиденного «сна», ему все же удалось привести меня в чувства. Но вместо ясных рассуждений я упал на пол, мое тело в конвульсиях извивалось, словно змея. Я держался за голову и дико орал. Чтобы я не разбил голову, меня пришлось связать, а затем усыпить. Мне, так же как и Алехину — нашему коку, дали с полдюжины снотворных таблеток и я уснул. Моему внезапному пробуждению Устинов был рад. Я вдруг вспомнил о черном камне, мои мысли поплыли, и я вновь чуть не оказался на полу, если бы Устинов не схватил меня и не положил вновь на койку. Лучше мне было бы полежать, сказал он. Камень, я еще раз мыслями вспоминал его черное беспросветное матовое тело. Я вспомнил, что тогда, когда в последний раз рассматривал его в своих руках, испугался. Мне тогда показалось, что он всматривается в меня, будто он был живым.

25 мая. Устинов попросил спустя время, когда мне стало немного лучше, вспомнить, что мне снилось, так как он видел мои закрытые глаза и непрерывно бегающие под веком зрачки. Это навело его на мысль о сне. Я напряг память и неожиданно для себя вспомнил свой сон. Я прогуливался по набережной. Легкий бриз приятно дул в лицо, поднимая мою шевелюру. Рядом со мной была она — самая прекрасная девушка. Ее золотистые локоны легонько развивались на ветру, спадая на плечи. Карие глаза были нежны. Она весело глядела на меня. Изгиб ее губ говорил о любви ко мне. Мое сердце пело утренним весенним благоуханием, подобно влюбленному соловью, оно теплилось в груди моей, принося радость и несказанное удовольствие вновь глядеть на ее прекрасные карие глаза. Весенние запахи придавали нам сил и мы, беззаботно держась рука в руке, проследовали босиком по песчаному безлюдному пляжу. Нашим спутником было лишь восходящее солнце. Легкие и теплые набегающие волны гладили наши босые ноги. Беззаботно мы гуляли в уединении по яблочной роще, окрашенной белыми цветами распустившихся почек, зеленые поля с мягкой и приятной травой гладили наши обнаженные ступни. Мы шли без лишних слов по всему этому разнообразию весенней природы, богатой на чудесные благоухающие запахи. Что еще нужно для влюбленных сердец — лишь лицезреть друг друга, прижимаясь своими теплыми трепещущими телами. Мы поднялись с ней на небольшой холм, откуда был виден алый рассвет и край синей морской поверхности. Наблюдая за горизонтом, я обнял свою возлюбленную, и она податливо и нежно прижалась ко мне. Она была мягкая и юная, от нее шел дивный аромат молодости вперемешку с запахом весенних цветов. Наша прогулка затянулась, но мы не замечали времени, потому что находились в мире желания. Мне показалось, что утро никогда не сменится днем, а день вечером, время словно остановилось для нас. Но не это удивило меня. Этот сон был настолько реальным, что я не мог отличить его от яви. Мне хотелось находиться в таком состоянии спящего разума вечно, не приходя в сознание. Однако я отошел от описания сна. Я мог бы пребывать в этом мире грез вечно, если бы не произошли странны изменения. Внезапно на нас налетел шквал ветра, появились черные тучи. Они словно демоны на конях мигом обратили зарю в ночь, погрузив все в беспросветный мрак. Вместо весенних запахов леса и полей на их смену пришла сырость и тление. Цвета сменились на серые тона, утратив краски, лес превратился в груду сухих и гнилых веток, цветы увяли, птицы умолкли и попрятались. Наступила полная тишина.

Я с беспокойством нащупал ее руку и ужаснулся — рука была дряблой и немощной. Ее волосы были седы, блеск ее глаз потух и они потемнели. Она превратилась в старуху. Черные впалые глаза, наполненные ужасом, глядели с бледного лица на меня. Мое сердце, наполненное недавно любовью и нежностью, впустило страх и жалость. Какое-то смутное предчувствие чего-то непоправимого вселилось в мой мозг, заставляя дрожать мое тело. Это был страх перед неизвестностью. Она из последних сил подняла свою старческую руку и коснулась моей груди, отодвинув мрак в нем. Она приоткрыла неопределенную занавесь и повела меня в мир грез, которых я не видел, но о которых знала она.

Похоже, это был второй сон, который скрывался за первым. Я наблюдал за моей любимой со стороны, не присутствуя в ее сне. Она была такой же юной и красивой, какой я ее всегда знал в своей далекой молодости. Она шла по людным улицам, одаривая прохожих своей красотой и юным невинным взором. Какая-то жизненная энергия пульсировала из ее тела, заряжая проходящих мимо людей, придавая им бодрости, жизненных сил. Внезапно, она завернула в небольшой переулок. Здесь не было ни души, лишь мрачные холодные стены серых однообразных зданий. Она дошла до тупика, перед ней находились старые ржавые ворота. Они были открыты, и она вошла во двор. Старый заброшенный дом приветливо открыл дверь. Раздался скрип, болью отразившись в ее сердце, но это не остановило ее. Она вошла в проем, и оказалась в просторном, сыром и бледном холле. По его углам восседала паутина, усыпленная пылью. Мрачные зловещие тени скрывали стены, холл казался безграничным. И вдруг из темноты появилась фигура старца, сидящего на деревянном кресле, словно на троне. Его злобное, испещренное морщинами, бледное, будто у покойника, лицо не предвещало ничего хорошего. Черные глаза, казалось, не имели дна, они с ненавистью и диким желанием глядели на девушку, словно он хотел съесть ее целиком. Старец казался приросшим к креслу. Она подошла к этому чудовищу и протянула к нему свои руки, умоляюще глядя на него. Мне казалось, что он охотно принял ее дар, и обмен между смертью и рождением, увяданием и расцветанием, радостью и апатией наступил.

Ее глаза потухли, вобрав в себя черноту, кожа потеряла жизненные соки, побледнела и потрескалась, золотистые локоны почернели, затем окрасились в белый седой безжизненный цвет старческой седины. Ломкость и хрупкость приняла эстафету у гибкости и упругости. Последним сопротивлялся бастион юной и невинной девичьей души. Но, уступив злобе и раздражительности, склерозу и старческому унынию и одиночеству, она развеялась, словно туман, оседая ржавчиной внутри хрупкой оболочки.

Спустя мгновение через открытые ворота вышел в безлюдный переулок молодой, полный сил брюнет с красивыми карими глазами. Его силуэт скрылся в людском потоке улицы, унося с собою приобретенное молодое тело и невинную душу. Таков был мой второй кошмар.