Григорий Башкиров - Черный кот на рояле, или В возбуждении уголовного дела отказать

– Да откуда хочешь, – беззаботно ответил Сорокин и, ухмыляясь и потирая на ходу руки, направился к Демидову.

Бритвин сел за стол дежурного и взял трубку. Устало прикрыв глаза, на секунду задумался. Перед его глазами почему-то всплыла Ольга. Петр потряс головой, отгоняя видение, и глубоко вздохнув, положил палец на телефонный диск.

– Менты! Сволочи, гады!! Достали, козлы!! Ненавижу!! – пронзительный визг Демида разорвал относительно спокойную атмосферу районного вытрезвителя.

– Не ерепенься, Толя! Ты всего лишь выполнил свой гражданский долг. Не могу же я героя держать в клетке? Увидишь, уже сегодня все твои кореша за тебя порадуются! – Довольный Сорокин за шкирку выставлял упирающегося Толика Демидова на уличный холод.

– Я ни в чем не виновата!!! Он меня заставлял!! – в истерике заламывая руки, орет Марго. – И Ларису тоже он убивал!! Я к ней просто в гости пришла, а тут он, как взбесился!!! Он мне угрожал! Я ничего не могла сделать! А-а-а!!! – она сползает по стене камеры и громко рыдает.

Честно признаюсь, такая реакция стала для меня полной неожиданностью. Я внутренне приготовился к возмущениям, надменному молчанию, угрозам жаловаться самому прокурору. Но такого… Не меньше меня пораженный Леха молча приземляется на лавку прямо в камере.

– Послушайте, Маргарита Павловна, – начинаю я, дождавшись пока она более или менее успокоится. – Вы можете изложить ваши показания собственноручно, на бумаге? Если будете правдивы и честно во всем признаетесь, от них в дальнейшем будет зависеть ваша судьба.

Она поднимает на меня заплаканные глаза и несколько раз согласно кивает.

– Да, я согласна.

– Тогда вам принесут бумагу и ручку. – Пока ее ход мыслей мне не совсем понятен. Скорее всего, она хочет первой дать показания и этим завоевать какое-то доверие следствия. Но ведь есть Семен, который не станет вешать на себя всех «собак», есть Разин – его, наверняка, быстро отловим. Мухин, наконец, также даст показания. Кроме того, целая команда потерпевших. Ладно, на безрыбье и рак рыба. Посмотрим, как все сложится дальше.

Передаю ей письменные принадлежности и иду к себе в кабинет. Сдергиваю с себя промокшую куртку и бросаю ее на кресло. Из кобуры достаю свой «Макаров». Снимаю с предохранителя, извлекаю обойму и передергиваю затвор. Желтый цилиндрик патрона, кувыркаясь в воздухе, вылетает из патронника. Звонко ударившись о столешницу, скатывается на пол. Я наклоняюсь и поднимаю его. Некоторое время держу в руке, потом, аккуратно ставлю пулей вверх на стол. Выщелкиваю из обоймы оставшийся боекомплект. Осталось пять штук. Значит, стрелял я трижды. Достаю из сейфа круглую металлическую масленку и ветошь. Разбираю пистолет. Накрученной на шомпол промасленной тряпкой, чищу ствол. Затем ей же протираю затвор и патронник. Собираю оружие и убираю в сейф. Привычка содержать оружие в чистоте мне привита еще в армии и вошла, можно сказать, в плоть и кровь. Там мы драили свои автоматы «до посинения», и старшина роты прапорщик Кирзенко всегда педантично следил за процессом, проверяя предъявленное к осмотру оружие только в белых парадных перчатках. Вспомнив срочную службу, я невольно улыбаюсь. Как бы там ни было тяжело, особенно поначалу, а все же этот период настоящей мужской жизни был – от этого никуда не денешься. Со временем негативные моменты забылись, а временами накатывающие воспоминания становились теплыми и даже ностальгическими.

Пока в кабинете я один, сажусь писать рапорт. Дотошно, не упуская мелочей, заношу на бумагу все, о чем договорились с Тофиком. Подписываю и ставлю число. Откинувшись на спинку и подняв рапорт до уровня глаз, еще несколько раз перечитываю. Нет, все нормально, ничего не упустил.

Зазвонил телефон. Как не странно, это у меня не вызвало ну никакого раздражения. Я беру трубку.

– Да, говорите.

– А, п – представляться кто будет, П – пушкин? – С какой-то глупой радостью слушаю голос шефа и замечаю, что сегодня Сокова зациклило на букве «п».

– Чего молчишь? Оглох, что ли? – Михалыч явно не в духе.

«Почему оглох? Глухие не слышат, а я просто ничего не говорю». – Постепенно выхожу из оцепенения.

– Слушаю, – опять отвечаю невпопад.

Соков недовольно покашливает.

– Давай ко мне, быстро!

Через пустую приемную подхожу к массивной обитой натуральной кожей двери. На секунду останавливаюсь и поворачиваю блестящую медную ручку. Зайдя в кабинет, останавливаюсь перед входом и докладываю. Соков не один. По правую руку от него, сжимая обеими руками со сверкающими бардовыми ноготками стакан с чаем, расположилась заместитель прокурора Вера Станиславовна Терпильская. Вид у нее довольно усталый, темная челка небрежно откинута назад. Слева развалился на стуле Миша Орловский. Рядом с ним – начальник Отдела угрозыска района майор Красноярский. Чуть в стороне, упершись локтями в стол, съежился Галевич. Он в том же костюме, что и вчера, но с виду бодр и свеж.

– Докладывай, чего стоишь, как п – памятник. – говорит Соков, даже не предложив присесть.

Не вдаваясь в подробности и помня наставление Ермолина, рассказываю все по порядку: как пришел заявитель, как проводили рейд…

Михалыч, слушая меня, постукивает колпачком авторучки по столу и с ухмылкой щурится. Все остальные, не перебивая, слушают.

– Ну что, все рассказал?

– Конечно. А что еще? – я изображаю недоумение.

– П – приведи сюда эту Гейнрих.

Я собираюсь выйти.

– Постой! – Терпильская встает со стула и подходит ко мне.

– Скажи, кто применял оружие и в какой очередности.

Я молча протягиваю прихваченный с собой рапорт. Она быстро читает и прячет в папку.

– Так я и думала, уже успели подготовиться. Ну, ничего. Будем разбираться с тобой и Каримовым дальше. С ним все ясно. Что не задержание – обязательно с нарушениями или мордобоем. Пока выкручивался. Вот такие, – показывает пальцем на Михалыча, – ходят и отмазывают. Сотрудник отличный, говорят, пожалейте. Дожалелась. Теперь в людей стрелять начал. Неужели нельзя было прием какой-нибудь применить? Самбо ваше хваленое. Обязательно с этим, – наставив указательный палец на Сокова, она имитирует выстрел. – С шумом, с громом, ночью и с последующим общественным резонансом. Короче, приплыли!

Смотрю на Орловского. Он уткнулся в бумаги и молчит. Стою как оплеванный. И тут я решаюсь на отчаянный шаг.

– Вера Станиславовна! Вы зачем Разина отпустили? Ведь Вам дежурный сообщил, что он за уголовным розыском сидит. Преступник он…

Вера Станиславовна внимательно глядит на меня из-под роговых очков. Потом, тщательно расправив под собой юбку, садится.

– Так вот, – не спеша, начинает она. – Преступником человека может объявить только суд и никто более. Если данное лицо было Вам (обращается ко мне) в какой-то степени интересно и необходимо, никто не запрещал с ним работать в кабинете. Я бы в этом случае никогда не зашла и не стала бы мешать. Но бросать его в камеру на основании «липы» (она особенно подчеркивает последнее слово) – это, извольте, противозаконно. И я буду жестко пресекать любой факт нарушения законности. А Вам, Николай Михайлович, следует осуществлять более строгий контроль за подчиненными! – Она изящным жестом смахивает со лба непослушную челку и замолкает, со стороны любуясь собой.