Мартин Соларес - Черные минуты

— О чем они говорили?

— Этого я пока не выяснил. Вы сами знаете, насколько скрытен отец Фриц.

— А что на дискете?

— Ничего. Там пусто, шеф.

— Ты уверен?

— Абсолютно уверен, шеф.

Табоада вздохнул и пробурчал что-то неразборчивое. Он был страшно недоволен.

— Знаешь, твое время вышло, приятель. Приказываю передать дело Камарене. Сегодня же введи его в курс событий.

Первый раз в жизни он испытывал подобное унижение. Для агента нет ничего хуже, чем быть отстраненным от дела, которое он успел сдвинуть с мертвой точки. Да еще передать его Камарене! Это нечестно.

— Я хочу взять отпуск на три дня, — сказал он.

— Да кто ты такой? — рявкнул шеф.

— Я тот, кто два месяца работал без выходных и которому нужен перерыв.

Кабрера и впрямь два последних месяца практически жил на работе, что дурно сказывалось на его отношениях с женой.

— Хорошо, — согласился шеф, — но помни: дело ты передаешь Камарене.

— Спасибо, шеф.

Кабрера вернулся в квартиру жены. Она была дома и занималась какими-то бумагами. Об отпуске он ей не сказал, боясь, что она потащит его в гости к сестре, а ему не улыбалось все три дня просидеть за рулем. Он попробовал стянуть с нее одежду, но она хлопнула его по руке.

— Отстань, я работаю!

Кабрера снова поискал пульт, не нашел и сердито потребовал его вернуть. Жена обиделась. Тогда он лег на диван и уставился в окно. Через некоторое время она спросила:

— О чем ты думаешь, Рамон?

— Обо всем сразу. Об отце Фрице, об убитом журналисте, о Хилитле, и о человеке по имени Винсенте Ранхель, который может оказаться убийцей.

С этими словами Кабрера поднялся и пошел на кухню. Настроение было хуже некуда. Он решил по-холостяцки пожарить себе рыбу с луком и с соком лайма — жена терпеть не могла лук. Она подошла и спросила, что стряслось. Кабрера рассказал ей о стычке с Чавезом и о своих сомнениях в отношении Паракуанского картеля.

Рыба была почти готова. И тут жена возьми и скажи, что ему не стоило и браться за это дело. Кабрера схватил сковородку и швырнул ее в стену. Они поругались, и кончилось тем, что он выбежал на улицу, хлопнув дверью.

Следующие полчаса он бесцельно кружил по городу и под конец оказался на пляже. Когда требовалось подумать, он всегда ехал на пляж. Купив в киоске два Текате и шесть такос с сальсой, Кабрена припарковался среди дюн. Штормило, на песке чернели нефтяные разводы — наверное, авария на нефтеперегонном или опять протечка с платформы.

Он съел такос, выпил пиво и выкурил сигарету — осталось дождаться острого приступа гастрита. После еды он два раза ходил отливать. Если будет продолжаться в таком духе, придется сдаваться врачам.

Кабрера готов был заплатить, лишь бы узнать, что нашло на шефа. Почему он сначала попросил его взяться за расследование, а потом передумал? Но больше всего его беспокоила ссора с женой. Неужели это конец? Уж не ослеп ли он, если не видел, куда катятся их отношения? Не секрет, что в случае разрыва он будет пострадавшей стороной.

Жена все еще красива и достойна восхищения, а его, старого дурака, в будущем ничто и никто не ждет. Разве что Роза Исела… Другие сотрудницы соцслужбы и не поглядят в его сторону лишний раз. Неужели Мариана и в самом деле бросит его? За прошедшие две недели они ругались больше, чем за всю совместную жизнь. Похоже, он ей опостылел. Все кончено, понял Кабрера, чувствуя ком в горле. «Bueno, — сказал он себе, — кончено так кончено, имей мужество принять этот факт».

Если задуматься, у нее может быть любовник. Почему бы и нет? Он сутками торчит на работе, а когда возвращается, сил хватает только посмотреть телевизор. Они уже сто лет не ужинали вместе. Он представил, как она занимается любовью с другим мужчиной, и ему стало тошно, накатила дурнота, как бывает от осознания большой потери в жизни.

Кабрера взглянул на штормящее море — черное, точно разлитая нефть. Задумавшись, он не заметил, что рядом остановился мальчишка с подносом, продающий сласти.

— Кокосовые конфеты.

Откуда он тут, этот продавец сластей, в самой пустынной части пляжа? «Нет, спасибо», — мотнул головой Кабрера, включил двигатель и поехал обратно в город.

Кабрера приехал в городской архив около двух часов, под конец обеденного перерыва. Поскольку у него было три свободных дня, он решил не торопиться. Когда он спросил у служащей газеты за двадцать последних лет, та даже растерялась.

— Я здесь недавно… Подождите, я посмотрю…

Как теперь узнаешь, чем так привлекали Бернардо семидесятые годы? Что конкретно его интересовало? Коррупция в профсоюзе нефтяников? Взрывы, устроенные Лигой террористов? Основание картеля дель Пуэрто? В любой из этих историй найдется немало белых пятен.

Девушка вернулась, неся три пыльные папки, связанные веревкой. Кабрера сразу понял, что работы ему хватит надолго, как если бы он хотел возобновить дело, которое давно закрыто и забыто.

Он открыл первую папку за январь — февраль 1970 года. Большинство материалов были написаны точно под копирку, как обыкновенно бывает в провинциальной низкобюджетной прессе. Из номера в номер одно и то же: задержан матерый контрабандист, вор-рецидивист, вор-карманник или похититель рогатого скота. А рядом фотография какого-то печального бедолаги и иногда уведенной им из стойла коровы. Словом, ровным счетом ничего выдающегося.

Покончив с газетами в первой папке, он взялся за вторую. К шести часам вечера, пересмотрев газеты за восемь месяцев, он убедился, что они подтверждают худшие из его опасений. «Puta madre [5] Мать твою ( исп. ). , — думал Кабрера, — как меня угораздило?» У него было ощущение, что реальность состоит из нескольких слоев лжи, слепленных вместе.

В те времена в городе выходило две с виду одинаковые газеты — в точности повторяющие дизайн, логотипы и корпоративные цвета друг друга, обе таблоидного формата. Их было легко спутать. Судя по тиражам, большей популярностью пользовалась «Ла Нотисиа» — газета послушно отражала линию Революционной партии, поддерживала и критиковала тех, кого, по мнению ее владельца генерала Гарсиа, следовало поддерживать или критиковать.

В противовес «Ла Нотисии», «Меркурио», независимая газета, придерживалась более или менее объективной точки зрения на происходящее, но страдала нарочитой сенсационностью. Судя по фотографиям, в начале семидесятых город переживал пору расцвета. Открывались новые нефтяные месторождения, правительство поощряло частные инвестиции в промышленность, развивалась торговля. Доллар стоил двенадцать с половиной песо, и ввиду близости к США съездить за границу было все равно что сходить в супермаркет.

Повсюду продавались крем-сыры «Крафт», конфеты «Бракс», джинсы «Левайс», кроссовки «Найк», аспирин «Гринго». По берегу лагуны росли новые районы. Открывались гостиницы и рестораны. Профсоюз нефтяников построил в городе новую больницу, оборудованную самой современной медтехникой. В одной заметке сообщали, что сеньор Иезус Хередиа у себя на ранчо застрелил ягуара весом более четырехсот фунтов. Лошадь под ним встала на дыбы, увидев в кустах два горящих глаза. Он едва успел включить фонарь и выстрелить. Одному ослу было не под силу сдвинуть с места повозку с тушей ягуара, пришлось запрягать второго. Хищника подвесили на дерево и так сфотографировали для газеты.