Михаил Черненок - При загадочных обстоятельствах

— Зина Ласточника пробу приносила, Надюха Чумакова журнал учета у меня брала, пани Моника анализ на влажность делала…

— Пани Моника?..

— Это Майку Тузкову шоферы так прозвали.

— Значит, Тузкова ваш разговор слышала?

— Она не слушала, а мешала. Ужасно бестолковая — пока анализ сделала, тысячу вопросов мне задала.

— Тузкова знает Барабанова?

— Его все наши лаборантки знают.

— Как вашего мужа?

— Бывшего, — уточнила Вера и вдруг спохватилась — Чего вы Барабановым заинтересовались? Что натворил Андрей?

— Разыграли его с телефонным звонком, — ответил Антон, умолчав о главном.

Страшная весть о Барабанове, как видно, не докатилась еще до элеватора. Вера усмехнулась:

— И Андрей уголовному розыску пожаловался? Не похоже на него. Барабанов, когда ушами прохлопает, молчит как рыбка…

Так ни с чем и ушел Антон Бирюков из лаборатории.

Получалось так, что провокационный звонок в Серебровку могли организовать разные люди. Не высвечивалась определенно и цель звонка: то ли это была нелепая шутка, которой воспользовался преступник, то ли организованное преступление.

Не откладывая, Антон решил зайти на автобазу райпо, переговорить с шофером, который двое суток назад возил в Серебровку арбузы.

Отыскать шофера оказалось нетрудно — с арбузами в Серебровку ходила всего одна машина. Но разговор долгое время не клеился. Низенький краснощекий шофер-первогодок, приняв Антона за автоинспектора, с пеной на губах на-чал доказывать, что никаких попутных пассажиров еще ни разу за свою короткую шоферскую жизнь не брал. Лишь через полчаса терпеливой беседы парень уразумел, чего от него добивается капитан милиции, стал рассказывать откровенно. Он выгрузил арбузы и выехал из Серебровки в райцентр новой дорогой. На шоссе перед Крутихинским подъемчиком догнал идущего мужчину в зеленом брезентовом плаще. Мужчина поднял руку. Шофер остановился и предложил место в кабине. Однако мужчина предпочел ехать в кузове.

— Как он выглядел? — спросил Антон.

— Высокий. По годам, наверное, лет тридцать.

— Характерных примет не запомнили?

— Черный, как цыган. Левая рука вроде протезная или больная. Плащ у него наподобие солдатской накидки. Так он левую руку, даже когда в кузов залазил, из-под плаща не вынимал. Правой поймался за борт, на колесо наступил и — там.

— Где высадили его?

— Не помню, — с неожиданной бодрецой заявил шофер. — К райцентру подъехал, остановился. Открываю дверку, кричу: «Где вылазить будешь?» В ответ — ни звука. Заглянул в кузов — там пусто. Наверное, в целиноградовском поселке спрыгнул.

— Когда Крутихинский мостик переезжали, мужчина ничего в речку не бросал?

— Кузов пустой был. Чего оттуда бросишь?

— И у мужчины ничего с собой не было?

— А что у него должно было быть?

— Скажем, корзина с грибами…

— Ничего не было.

Ниточка снова повисла в воздухе…

Кабинет Славы Голубева оказался на замке, и Антон, пройдя пустующим коридором, вошел в приемную начальника РОВД. Увидев его, чернявенькая секретарь-машинистка Любочка обрадованно защебетала:

— Ой, какие вы легкие на помин, товарищ капитан! Только что подполковник вас спрашивал. Я искала-искала… Заходите к нему, Николай Сергеевич один. — И доверительно сообщила: — Сегодня генерал звонил из Новосибирска…

Такую информацию Любочка выдавала далеко не каждому сотруднику, и это можно было расценивать, как признак особого расположения секретаря-машинистки, у которой забота о сохранении служебной тайны, пожалуй, была выше заботы о собственной внешности.

Подполковник прикуривал папиросу. Затушив спичку, он поздоровался с Антоном за руку, пригласил сесть и спросил:

— Что выездил в Серебровке?

Бирюков подробно рассказал о результатах. Внимательно выслушав его, подполковник поделился своими новостями:

— Помнишь, на стеклянной банке с медом (снятой с цыганской телеги, кроме отпечатков пасечника Репьева, были обнаружены отпечатки еще одного человека? Так вот, это, оказывается, пальцы Андрея Барабанова.

— Значит, на этой телеге и всадили ему нож под лопатку, — сказал Антон.

Подполковник согласился.

— Дальше. Козаченко подтвердил, что нож, которым убит Барабанов, принадлежал Левке, но… за сутки до убийства Левка выменял на него у пасечника то самое тележное колесо, которое оказалось у цыган. Продавать колхозное имущество Репьев отказался, а нож, как говорит Козаченко, очень был нужен пасечнику. Признаться, что-то здесь мне кажется сомнительным.

Антон подумал.

— Пожалуй, Николай Сергеевич, этому можно верить. У Репьева было своеобразное хобби: по осени колоть скотину. Свой нож он, кажется, сломал. Просил кузнеца Половникова сделать ему новый — тот отказался. Поэтому, вполне возможно, что Козаченко говорит правду. Кстати, Левку с Розой не задержали?

— Перехватили их в аэропорту Томачево с билетами до Свердловска. Говорят, в Первоуральск путь держали — там у них какие-то родственники. — Гладышев нахмурил седые брови. — Генерал недавно звонил. Встревожено областное руководство. ЧП, надо сказать, невиданное для нас.

— Опасаетесь, затянем с раскрытием?

— Откровенно говоря, опасаюсь. Версия с цыганами вызывает сомнение, — подполковник загасил папиросу. — Подумай сам: с чего это Левка оставил бы свой нож в трупе Барабанова?

— Уже думал над этим. Надо, Николай Сергеевич, начинать отработку другой версии.

— Какой именно?

— С телефонным звонком в Серебровку. По-моему, убийцу интересовал только Барабанов, а пасечник оказался жертвой случая… — Антон потерь переносицу. — Правда, тут вмешивается старик Екашев… Как его состояние? Допросить бы надо.

Гладышев вспомнил:

— Вот еще что новенькое: на фляге с медом, утащенной в березовый колок, был отпечаток ладони, — это, оказывается, Екашева ладонь… А здоровье его плохое. Рак легких. Медников говорит, от силы неделю протянет.

— Сейчас в сознании?

— Легочники, обычно, до последнего часа в сознании, однако допрашивать человека в таком состоянии, сам понимаешь…

— Где Голубев? — помолчав, спросил Антон.

— Сила Голубева в ногах, — сказал подполковник. — Наткнулся Слава о телефонном справочнике на фамилию какого-то Екашева И. С., имеющего квартирный телефон. Позвонил — не ответили. Помчался выяснять: не сын ли Степана Екашева?

— Старшего сына Екашева Иваном зовут. Работает на кирпичном заводе.

— Тогда, видимо, он и есть. Живет на улице Целинной — это почти рядом с заводом.

— В целиностроевском поселке? — быстро спросил Антон.

— Да, — Гладышев шевельнул бровями. — Имеет значение?

— Может иметь, Николай Сергеевич. Пассажир-то в зеленом дождевике исчез из машины как раз где-то у этого поселка.