Елена Топильская - Ход с дамы пик

— Вы к тому клоните, чего ж она не видела жертву и убийцу? Может, она как раз после убийства стала проявлять бдительность.

— Вечно ты, Леня, все опошлишь. Ты вот лучше скажи мне, почему ни в одном случае нет свидетелей? Никто не видит, как убийца заходит в парадную и как выходит оттуда.

— Мало ли, — пробормотал Леня, поддав ногой какой-то черный пластмассовый предмет.

— Что это? — заинтересовалась я.

— Кассета от «Полароида», — нагнувшись, объяснил Леня. — Дерьмо, невесть сколько тут валяется. Кто-то мусор выносил, она и выпала.

— Леня, найди мне понятых, давай ее изымем.

— Ma-ария Сергеевна, вы рехнулись, что ли? Все, что на полу валяется, изымать будете? Прямо как ребенок, честное слово.

— Леня, а давай выясним, у кого из жильцов есть «Полароид»?

— Да вы меня на «слабо» не берите. Это пусть ваш Синцов выясняет, его специфика. Я борюсь с организованной преступностью, вы не забыли?

— Особенно на Староневском…

Махнув рукой на раздувшегося от спеси борца с организованной преступностью, я подняла кассету от «Полароида», завернула ее в бумажку и положила в сумку.

— Ну что? Куда теперь? — недовольно спросил Кораблев. — Надеюсь, я вашу жалкую тыщу, на которую вы раскошелились мне в долг, уже отработал?

— В прокуратуру. Спасибо, Леня, за твой самоотверженный труд.

В прокуратуре мое самолюбие было на сто процентов вознаграждено за утреннее унижение. Я простучала каблуками по коридору, даже не зайдя в канцелярию и не поинтересовавшись, на месте ли Горчаков. Но тут же ко мне в кабинет заскреблись Горчаков и Синцов с виноватыми лицами. У Горчакова в руках был чайник, Синцов держал пакет с пирожными.

— Маш, чайку попьем? — спросил Горчаков с интонацией мужа-подкаблучника, застуканного женой в постели с любовницей и пытающегося наладить брачно-семейные отношения.

Я равнодушно пожала плечами.

— Пейте.

— А ты? — спросил Синцов с интонацией любовницы, оттасканной женой за волосы в той же ситуации.

Я снова пожала плечами.

— Я с утра чая не хочу. Ренегаты переглянулись.

— Можешь радоваться, — мужественно сказал Горчаков. — Никого мы задерживать не будем.

— А что так? Испугались? Все-таки сотрудник администрации президента?

— Хуже, — мрачно ответил Синцов. — Он в Питер не прилетел.

— Да-а? А как же так? Он что, из аэропорта вернулся?

— Если бы. Он вообще пропал.

Я не удержалась и хихикнула:

— Потеряли?

Синцов обреченно кивнул.

— Привет от Годзиллы, — радостно сказала я.

— При чем тут Годзилла? — искренне удивился Синцов.

— Я тебе потом объясню, — поспешно заверил его Горчаков. Я еще раз хихикнула. Лешка-то меня понял. Мы вместе водили детей в «Кристалл-палас», когда шел американский фильм «Годзилла», про жуткого динозавра-мутанта невероятных размеров, который выполз из океанских глубин и стал крушить Нью-Йорк. Фильм, в общем-то, на меня большого впечатления не произвел, за исключением одного момента. Мы с Лешкой, к удивлению наших детей, ржали так, что нас чуть не вывели из кинотеатра. Там Годзилла шлялся по Нью-Йорку, кончиком хвоста сокрушая целые небоскребы, а за ним летал армейский вертолет, пилот которого регулярно докладывал в штаб борьбы с Годзиллой сведения о его местонахождении. А Годзилла, не будь дурак, взял и нырнул в метро, скрывшись от глаз военных летчиков. И пилот в растерянности докладывает командующему в штаб: «Сэр, мы его потеряли…» — «Что?!» — ревет сэр. «Мы его потеряли», — лепечет летчик к нашей вящей радости, заключающейся в том, что не одна наша «наружка» умеет терять человека, которого в принципе видно за версту. Я как-то допрашивала злодея, ушедшего в свое время от наружного наблюдения; опера рассказали мне леденящую душу историю про то, как злодей спустился по пожарной лестнице с пятнадцатого этажа. А сам злодей, будучи позже пойманным, рассказал мне совсем другую историю: про то, как спустившись вниз на лифте, он даже постучал по стеклу белой «шестерки» с кассетными номерами, и ушел, насвистывая, и погони не боялся, так как в пресловутой «шестерке» все крепко спали, скорее всего, алкогольным сном.

— И что теперь? — отсмеявшись, спросила я.

— А ничего, — грустно ответил Синцов, наливая мне чай, вопреки моим заверениям, что я сыта по горло утренним чаепитием, и заботливо раскладывая на тарелочке пирожные. Чай я по зрелому размышлению решила все-таки выпить, а сласти отодвинула сразу.

— Спасибо, я пирожные не ем.

— Почему?

— Я где-то читала, что характером человека объясняются его вкусовые пристрастия.

— То есть?

— Ну, мягкие и добрые люди любят сладкое, сдобное, а желчные и мерзкие — соленое и острое.

— Понятно, Маша, — осторожно поглядывая на меня, не удержался Синцов, — тебе, значит, селедочки или соленых огурчиков в самый раз?

— Угу, — кивнула я. — В следующий раз имей в виду.

Я умышленно не упоминала в разговоре Антоничева, хотя ожидала, что это сделают сами Лешка с Андреем. Они начали переговариваться между собой, обсуждая, где искать пропавшего сотрудника администрации президента. Конечно, я не выдержала и тоже включилась в обсуждение.

— Скажите мне для начала: он из Москвы не выехал или в Петербург не въехал? Оба дружно вздохнули.

— Понимаешь, он на своей машине, с охраной, поехал в аэропорт, — начал Синцов.

— Ну?

— Москвичи его довели до аэропорта и уехали, мне отзвонились, что посадили в самолет.

— А они хоть проверили, он зарегистрировался?

— Ни фига они не проверили, но дело не в этом.

— То есть?

— То есть это я уже здесь проверил, когда он из самолета не вышел.

— Ну?

— Зарегистрировался… — сказал Синцов с таким несчастным выражением лица, что мне захотелось погладить его по голове. Я вообще человек очень отходчивый, да еще и жалостливый, несмотря на жуткие легенды о моем стервозном характере; видя их с Лешкой отчаяние, я напрочь забыла об утреннем скандале.

— Куда ж он делся? Оба они пожали плечами.

— Андрей, а где он обычно останавливается, когда приезжает в Питер?

— Да не знаю я. — Синцов даже стукнул кулаком по столу. — Я думал его из аэропорта до хаты довести, посмотреть, где он остановится; все равно надо было телефон слушать, а потом обыски делать…

— А что москвичи говорят? Соответственно его и на работе нету?

Синцов вскинул на меня взгляд больной собаки и только молча покачал головой. Таким же взглядом посмотрел на меня Горчаков.

— То есть вы даже не знаете, здесь он или в Москве?

Они кивнули. На этой немой сцене нас застал журналист, бочком протиснувшийся в дверь моего кабинета.

— Можно, Мария Сергеевна? Ребята, я вам поесть принес, хотите? — сказал он, опасливо косясь на меня, и вытащил откуда-то из недр своей невероятно вместительной кожаной куртки батон, бумажный сверток с колбасой, коробочку чая и пригоршню конфет. Ребята грустно посмотрели на него, и даже Лешка не кинулся к жратве, что указывало на полный кризис ситуации.