Елена Топильская - Ход с дамы пик

— Можно, — согласился Лешка.

— Скажешь Синцову, ладно?

— Скажу. А ты что, поссорилась с ним?

— Да нет, с чего ты взял? — Я пожала плечами.

— Что я, слепой, что ли? Я же вижу, между вами какая-то кошка пробежала. Ты с журналистом, что ли, закрутила?

— Тьфу на тебя, Горчаков, — плюнула я. — У тебя одно на уме. Между прочим, журналист как-то очень вовремя появился в нашей компании, разнюхал все, что касается убийств женщин, и после этого мочат исполнителя убийств. Кораблев правильно сказал — а где был журналист в субботу в три часа? Да еще куртка у него в крови испачкана…

— Да ну, так можно и на тебя, и на меня подумать, — отмахнулся Лешка.

— Кстати, про журналиста. — Я набрала по телефону номер его пейджера и оставила сообщение, что срочно прошу связаться.

— В камеру его? — пошутил Лешка.

— У меня идея появилась. Синцов приедет, обсудим.

— Что за идея?

— По понятным причинам, показать фотографию Антоничева по телевизору и объявить, что мы разыскиваем сотрудника аппарата президента, мы не можем.

— Нет, если заранее найти себе другую работу, то можно, — отметил Лешка.

— А что, если показать фотографию Антоничева и описать его приметы, только объявить, что мы разыскиваем опасного преступника Сидорова Ивана Ивановича? Бывают же похожие люди. Если Антоничев живет под другой фамилией, это может дать результат.

— Пожалуй, — подумав, согласился Горчаков.

Прибывший с обыска Синцов привез башмаки Карасика на предмет сравнения с отпечатком подошвы в подвале, где была убита Женя Черкасова, и принял участие в обсуждении идеи с телевидением. Идея была им одобрена, реализация идеи поручена Горчакову. Когда позвонил журналист, Горчаков сразу взял быка за рога и договорился с ним о конкретном воплощении идеи. Журналист бросился созваниваться с телевидением и по результатам доложил, что фотографию возможно показать только завтра.

— Дело, за малым, — проговорил Синцов, — достать фотографию.

Забегая вперед, можно сказать, что на доставание фотографии ушло два дня, но в итоге я сняла шляпу перед оперативно-розыскными способностями Синцова. По ходу дела в детали и подробности меня он не посвящал, но по обрывкам разговоров можно было судить, что речь там шла о негласном обыске в московской квартире Антоничева и похищении фотографии оттуда. Когда я краем уха услышала об этом (хотя в принципе слышать об этом мне было не положено, и конспирацию они с Кораблевым соблюдали, я просто кое-что сопоставила и пришла к выводу о негласном обыске), я повинилась, что все поняла, и обратилась с нижайшей просьбой. Мне хотелось, чтобы во время негласного, в рамках Закона об оперативно-розыскной деятельности, проникновения в квартиру Антоничева, каким-то образом попробовали получить его отпечатки пальцев. Сначала Синцов недоверчиво покрутил головой, давая понять, что это невозможно, но я слезно умолила его — пусть исполнители этого оперативного мероприятия поищут какой-нибудь предмет, которого мог касаться только хозяин квартиры. Синцов хмыкнул, но пообещал передать просьбу в Москву. И вместе с фотографией Антоничева мне привезли флакон туалетной воды «Айсберг» в металлическом футляре, упакованный в бумажный конверт.

А в тот день по дороге домой меня осенила такая интересная мыслишка: зачем убитый парень переодевался? Разве он не мог в мужской одежде грохнуть Антоничева? Скрываться от преследователей все равно, что в мужской, что в женской одежде, в шубе даже менее удобно. Маскироваться он мог только от потенциальной жертвы. Выходит, что Антоничев знал его в лицо. Что же за отношения их связывали?

Придя домой, я позвонила Синцову. Он оказался на работе и любезно согласился завтра вытащить в убойный отдел бомжей из того подвала, где нашли труп Черкасовой. На следующий день бомжи, как на работу, явились в отдел по раскрытию умышленных убийств. Я заметила, что они причесались и пахли каким-то отвратительным одеколоном, причем я не могла разобрать, вылили они его на себя в косметических целях или пили.

Я пригласила понятых, разложила на столе фотографии, в числе которых были изображения убитого в субботу парня и Карасика. Каждого из бомжей по очереди я спросила, не попадался ли им когда-либо на глаза кто-нибудь из предъявленных лиц. Оба бомжа, один за другим, уверенно показали на тех, кто меня интересовал: на переодетого и на Карасика. Оба заявили, что видели их неоднократно, как входящими, так и выходящими. Причем в разные дни и в разное время, иногда вместе, иногда поодиночке. Единственное, чего бомжи не могли сказать, — это к кому шли парни.

Записав показания бомжей в протокол, я вместе с операми скинулась свидетелям на сигареты, котлеты и чай, подхватила Синцова и потащила его в дом, где была убита Женя Черкасова.

Начали мы с первого этажа. Ни на одну фотографию пожилые женщины из нижних квартир никак не отреагировали, сказав, что никогда таких не видели. Но вообще они из дома выходят редко и мало что знают про соседей. На звонки в остальные квартиры нам никто не открыл, что было понятно — белый день, все занятые люди в школе или на работе.

Выйдя на улицу, я посетовала Андрею, что мы до сих пор не знаем данных о личности парня, убитого в субботу, хотя работа по раскрытию убийства неустановленного лица должна начинаться с выяснения, кто он такой. Андрей в ответ посетовал, что все возможные меры к установлению личности убитого приняты, и он просто в тупике. Карасик тоже молчит как убитый, и даже в камере ни с кем вообще не заговаривает. Строго конфиденциально Андрей поделился со мной тем, что, сомневаясь, все ли правильно отражается в агентурных записках людей, которые сидят вместе с Карасиком, он вообще поставил в камеру про слушку, и сегодня вечером его поместят в камеру к довольно авторитетному в блатном мире человеку, который получил определенное задание. К тому моменту он поедет в тюрьму и будет не сводки читать постфактум, а слушать прямой эфир из камеры.

— А можно, я с тобой? — заклянчила я.

— Нельзя, — лаконично ответил Андрей. — Ты же всегда знала, что следователю нельзя лезть в оперативные мероприятия, что с тобой случилось?

— Конечно, — продолжала я канючить, — как в Торфяновку меня тащить, под пулеметы, так будь любезна, а как что-то интересное, так нельзя… Ладно же, Андрюшенька!

Испугавшийся Синцов немедленно дал согласие взять меня вечером в тюрьму, получив от меня торжественное обещание никому и ни при каких обстоятельствах не колоться, что он мне разрешил участвовать в этом мероприятии.

В специально оборудованной комнате следственного изолятора нас снабдили соответствующей аппаратурой, и мы около часа слушали стуки, грюки, похрустывание, шелест и откровенные зевки. Потом, судя по звукам, открылась и закрылась дверь, прозвучали какие-то непонятные слова — это в камеру привели Карасика. И тут начался разговор.