Елена Топильская - Охота на вампиров

Другая часть врачей признавала возможность существования вампиризма вне сексуальной мотивации, но также считала, что Хейг вампиром не был.

И несмотря на это, казненный в августе 1949 года Хейг вошел в историю как “лондонский вампир”.

Закрыв папку, я еще некоторое время сидела в благоговейном почтении к блестяще проведенному расследованию, потом вызвала сотрудницу архива и в ее сопровождении направилась к выходу.

Мистификатор Хейг, конечно, не имел ничего общего с нашим делом о вампирах. Мне уже было понятно, что у истоков нашего дела стояли люди, заболевшие порфирией, мы знаем по крайней мере об одном таком человеке, закончившем свое болезненное существование на дне канавы с колом в сердце. Порфирия привела к психическому заболеванию, требующему человеческой крови. И нашелся услужливый мужичок — я имею в виду липового санитара, который взялся добывать для нуждающихся кровь.

От Димы Сергиенко я знала, что кровь можно выцедить и из мертвого тела, не обязательно из живого. Вот чем он, судя по всему, и занимался по ночам в морге, пока не был застукан бдительным экспертом. Эх, если бы тогда удосужились осмотреть покойников, над которыми манипулировал “санитар”!

Дело о вампирах не давало мне покоя, и несмотря на замечательно проведенное время, я не могла дождаться, пока самолет приземлится в Пулково.

Перед самым отъездом к нам в номер поднялся Йен и подал мне тисненый конверт.

— Извините, что так поздно, — смущенно сказал он, — но я сам только что получил это. Здесь компенсация расходов на транспорт — такси из аэропорта, автобус по Лондону, и тому подобное.

— Йен, спасибо, — я была потрясена, — но мы же не брали такси из аэропорта, нас вы довезли…

— Да, но организаторы уже списали эти деньги, я не могу их вернуть, возьмите, пожалуйста.

Поколебавшись, я взяла конверт; никакой расписки от меня при этом не потребовалось. Мимолетно я подумала, а мои соотечественники в такой ситуации отдали бы конверт гостю? И решила, что это зависит от человека.

Иен помог нам спуститься в холл, и я робко спросила портье, могу ли заказать такси в аэропорт Хитроу. Портье уставился на меня с заметным удивлением.

— Мадам, вы уверены, что хотите потратить сорок фунтов на такси? — спросил он меня с непередаваемым выражением лица.

— А у меня есть выбор? — поинтересовалась я.

— Конечно, — в два голоса заверили меня портье и Уоткинс, к ним присоединился и живописный негр в фирменной ливрее, который назывался “консьерж”. Они объяснили мне, что за углом гостиницы — вход в метро, и поездка в аэропорт на метро мне обойдется в три фунта, на двоих — шесть. В ответ на мои замечания по поводу сумок, набитых сувенирами, которые придется тащить по метрополитену на своем горбу, они дружно замахали руками.

— Что вы, мэм, — пробасил консьерж, — в метро специальный человек за двадцать пенсов поможет вам донести ваши сумки до поезда.

— А в аэропорту? — я все еще не хотела верить в такую удачу.

— А поезд метро прибудет прямо в терминал. Вы возьмете тележку и повезете свой багаж к самолету. Кроме того, на дорогах могут быть пробки, а на метро вы доберетесь спокойно.

Осознав, что я экономлю сорок фунтов, я кивнула и быстро сказала:

— Тогда я сейчас!

Бросив на попечение собравшихся багаж, я опрометью выскочила из гостиницы и понеслась через дорогу, где располагался небольшой магазинчик готового платья. Мерить было некогда, поэтому я стала выбирать по цвету. Больше всего мне понравилось платье — не совсем вечернее, с длинным рукавом и длиной чуть ниже колена, дивного синего цвета. И стоило оно всего тридцать два фунта.

Пожилая продавщица — я заподозрила, что она же была и хозяйкой лавочки, и портнихой — ласково улыбнулась мне, заворачивая покупку.

— Вам должно пойти. Это удивительный цвет, королевский синий. Тафта и шелк…

Компания, ожидавшая меня в гостинице, даже не успела удивиться моему стремительному уходу и возвращению.

Через два часа наш самолет взлетал с гостеприимной английской земли. Ребенок, по обыкновению, спал, засунув себе в уши наушники от плеера. Мои мысли метались от вампиров к Джону Хейгу, от вечера, проведенного в семье Уоткинсов, к свадебному платью. Почему синий? — недоумевала я. Там были гораздо более привлекательные цвета, к тому же синий — это слишком мрачно… А вдруг оно мне не подойдет? Я ведь даже не померила его…

Сквозь матовое стекло, отгораживающее приезжающих от встречающих, маячили встревоженные лица Горчаковых, Мигулько и родного жениха.

— Сейчас, сейчас, — махали мы руками, стараясь смотреть одновременно на встречающих и на ленту транспортера, которая должна была привезти наши вещи. Однако почти все прилетевшие вместе с нами уже разошлись, волоча за собой свои раздутые сумки, вот уже и лента транспортера перестала крутиться, уползя за резиновые кулисы и там замерев, а наш багаж так и не появился.

— Ну почему именно наши вещи? — чуть не заплакала я, разлученная со своим синим свадебным платьем. Ребенок вяло попытался меня утешить, но у него это плохо получилось, поскольку он лишился спортивных фенечек, с таким трудом, в единоборстве с Шерлоком Холмсом, закупленных на Оксфорд-стрит.

Когда я обратилась к проходившей мимо сотруднице аэропорта со своими претензиями, она повела меня в крошечную каморку, где сидели две веселые девушки, выспросившие у меня все про утраченный багаж, и разочаровавшие меня тем, что если сумки не найдут, они выплатят мне скромную сумму. Они посожалели, что багаж не был взвешен, поскольку размер компенсации зависит от веса, а невзвешенный багаж возмещается по усредненным расценкам…

Вот так меня встретила Родина. Оставалось только отвлечься расследованием дела о вампирах.

“Бендеря”, между тем, третьи сутки сидел в изоляторе временного содержания и чувствовал себя прекрасно.

Когда я пришла к нему, первое, что он сказал:

— Ой, только не надо адвоката! Ему ж платить надо, а мне нечем…

Он стоял на своем, даже когда в дверях следственного кабинета появился дежурный адвокат, который, впрочем, не расстроился, расписался в протоколе и был таков.

А “Бендерю”, видимо, распирало, и он зачастил так, что я не успевала записывать.

— Ой, и набегался я по подвалам, — сыпал он словами, — ой, и настрадался! В квартиру-то вы приходили, и сказали, еще придете. А дедок-то уже ноги отбросил, уже трупом лежал; не рассчитал я немного последний раз, когда кровушку из него цедил. Вот и ушел я в подвалы. А когда ваши за мной погнались, так сразу и понял: не судьба мне бегать больше. Пойду, думаю, сдамся, хоть кушать буду горячее и спать в тепле…

Настоящее имя его было Бендеря Василий Ильич. Своим западэнским говорком он рассказал, что старший брат его, Степан Ильич Бендеря, уехал в Питер из Львова двадцать лет назад. Калымил на стройках, жил в общежитии, потом получил ту самую халупу в выморочном доме, и Василий решил, что самое время к нему приехать погостить. Собрал свои манатки и прибыл. В подарок братцу он привез свою ручную летучую мышь, которую поймал в Карпатах совсем маленькой, и выкормил. Несмотря на трехлетнюю разницу в возрасте, они с братом действительно были похожи, как две капли воды.