Сергей Бетев - Без права на поражение [сборник]

Она рассказала, видимо, все. Моисеенко молчал, И тогда Петр осторожно осведомился:

— Что-нибудь случилось нехорошее?

— Убит ваш отец, — почему-то сразу открылся этим людям Моисеенко.

— Ой, — вырвалось у невестки.

Мать и сын не промолвили ни одного слова.

— Около Свердловска убит, уточнил Анатолий. У него там были знакомые?

— Нет, — твердо ответила жена.

— И еще: нашли при нем удостоверение ДОСААФ на ваше имя, — взглянул Моисеенко на Петра.

Это сообщение как-то сразу встряхнуло всех, сняло ту скованность, которая сдерживала весь разговор.

— Петро! Так ведь он твой старый пиджак надел! — почти радостно воскликнула невестка. — Удостоверение в пиджаке было, а ты на малых думал!.. В пиджаке было? — с откровенным любопытством обратилась она к Моисеенко.

— В пиджаке.

— Во! Я и говорю.

Сейчас, когда для этих людей все стало ясным, и они, не замечая своего облегчения, заговорили свободно, Моисеенко, напротив, внутренне обеспокоился.

— Уезжал он один, вы точно знаете?

— Наш отец всю жизнь все делал один, — объяснила мать. — Не любил он людей.

— Но ведь ехал в незнакомый город да еще хотел железо или шифер достать? — не отступал Моисеенко.

— Дорогой товарищ, — Петр встал и наклонился через стол к Анатолию. — Наш отец от своего не отступал всю жизнь: жил — копейке молился и умер, видимо, в погоне за ней. Со мной он последние годы не разговаривал из-за того же. Мы вот, — он обвел взглядом хату, — никуда не ездим, знаем работу, дом и ребятишек, — и живы-здоровы не хуже других. А он… — И, махнув рукой, Петр сел. Сказал: — Какой тут может быть разговор?

Всю дорогу до Кишинева Анатолий Моисеенко провел в раздумьях. Впервые он столкнулся с тем, что смерть человека, казалось, никого не волнует, кроме следователей. Ведь надо же до такого дожить!

И еще подумал: будь это несчастный случай — сегодня на деле можно было бы поставить точку. К удовлетворению следователей и… даже семьи.

Но закон есть закон. Пусть смерть Афанасия Мельника и не огорчила людей. Но жизнь у него отнял убийца. И он должен предстать перед законом.

Приехав в Кишинев, Моисеенко заказал телефонный разговор со Свердловском.

Суетин сразу вызвал Саломахина.

— Василий Тимофеевич! — слышался в трубке его бодрый голос. — Сапожок-то, в котором мы начали сомневаться, оказался точным, как песочные часы. Четыре года назад Мельник уехал к нам, в Свердловск. И в той самой одежке. Анатолий все узнал.

— Знаю.

— Чего ты знаешь? Железо и шифер хотел купить здесь. Теперь соображай, зачем товарным двором интересовался… Видно, не успел. А привозил каракулевые шкурки…

— Знаю. Моисеенко еще не вылетел обратно?

— Завтра.

— Задержи его там на пару дней.

— Ты чего меня путаешь?

— Четыре года назад Мельник был в Шадринске. — И, послушав молчание в трубке, досказал: — Задерживался милицией на здешнем рынке… с каракулевыми шкурками.

— Вот это кино!

— В Кабаньем не появлялся. Пусть Анатолий как следует поговорит там о его шадринских знакомых. В гостинице и Доме колхозника Мельник не останавливался, это я уже выяснил.

— Жди звонка.

Второй раз семья Мельника встретила Анатолия Моисеенко как знакомого, и рядом с гостеприимством заметнее было удивление, смешанное с настороженностью: первый разговор с ним здесь считали последним. И он, поверив им до конца прошлый раз, начал сразу по-простому. Извинившись, что вынужден надоедать, рассказал о новых обстоятельствах, выявленных Саломахиным в Шадринске.

— Там он был, это по милицейским документам установлено. А где ночевал — неизвестно. Ни в гостинице, ни в Доме колхозника не останавливался. И в Кабанье не заезжал. Люди бы приметили, сами понимаете… Значит, должны быть у него знакомые в Шадринске.

— В Шадринске не знаю, — сказала мать. Но Моисеенко почувствовал в ее голосе неуверенность.

— Не мог же он, как бродяга, на вокзале?

— Не мог, — согласилась она.

— Постарайтесь все-таки вспомнить… — попросил Моисеенко. — Я могу подождать даже. Переночую где-нибудь.

— Зачем? — как будто сама себе задала вопрос женщина. Помолчала в раздумье, потом оглядела своих и попросила робко: — Пойдите, дети, из хаты, а мы посидим чуток…

Сын и невестка молча повиновались.

— На старости лет не хотелось вспоминать плохое, — смущенно призналась она.— Поэтому и детей отослала. А главное, может, и некстати весь разговор мой. Дело-то давнее… Уже после первых слов Анатолий понял, как нелегко было этой женщине вспоминать прошлое. За скупым н горьким признанием он по-новому увидел ее жизнь на чужбине. Вина мужа стала причиной изгнания всей семьи. И какой мукой была уже сама дорога в неизвестную Сибирь, из которой, говорили, никто не возвращался обратно!.. А людское отчуждение? Разве могли жестокие холода сравниться с ним?! И она знала: иначе быть не могло. Отсюда, из глухой зауральской деревни, война забрала всех мужчин, а вернула только нескольких калек. И Мельник здесь лишь бередил сиротскую память. Никто не хотел знать его, и он, как выгнанный из игры шулер, мучился желчным одиночеством.

Но случилось так, что и он не остался без сочувствия. Неподалеку от Кабаньего встретилась на пути Мельнику женщина, молодость которой истоптала война. Как они смогли понять друг друга? Только зачастил Афанасий из дому, сначала ночь проездил, потом — неделю, Жена, которая и так по утрам со слезами уговаривала детей идти в школу, узнала обо всем, но молчала, чтобы не навлечь на свой дом еще и грязной молвы. Так и жила несколько лет…

— Видела я ее. Анной звали. Красивая женщина, молодая, мальчик у нее был лет пятнадцати. Говорили о ней только хорошее. Нашего принимала, наверное, от тоски своей. А он присох… И только за год до того, как нам возвращаться, отказала ему. Что у них произошло, не знаю. Афанасий совсем почернел. Накануне отъезда ездил к ней еще раз…

— Фамилию этой женщины вы помните? — спросил Моисеенко.

— Нет. Анной звали. Если жива, найти ее легко. Женщина заметная.

— И вы думаете?..

— Как же иначе? Нам он сказал, что едет в Свердловск. А вы узнали, что был в Шадринске. Зачем ему туда ехать? В Кабаньем у него друзей нет, да и знакомых, которые могли бы обрадоваться такому приезду, — тоже. Пока здесь живем, с Урала ни одного письма не получал. Значит, никто и не вспоминал его. Так зачем ему ехать туда, где он никому добра не оставил?

— Пожалуй, вы правы.

— А к ней заехать мог. Только поэтому и рассказала вам то, о чем всю жизнь молчала.

Ставший чужим родным и знакомым, Афанасий Мельник не остался все-таки без человеческого приюта. И, зная его жизнь, можно было представить, как он держался за это последнее душевное пристанище, если пренебрегал ради него женой и детьми. И, может быть, права эта женщина в своей догадке!..