Пер Валё - Человек на балконе

— Слушаю вас.

— Могу я поговорить с вашей дочерью Майкен Янсон?

— Да, пожалуйста. Секундочку. Мы как раз завтракаем. Майкен!

— Алло, Майкен Янсон слушает.

Голос был звонкий и воспитанный.

— Полиция, у телефона старший криминальный ассистент Ларссон.

— Да?

— Вы сообщили, что вечером девятого июня были в парке Ванадислунден, куда ходили немножко подышать свежим воздухом.

— Да.

— Что было на вас надето, когда вы ходили подышать?

— Что было… секундочку, да, на мне было черно-белое короткое платье.

— А еще что?

— Босоножки.

— Ага. А еще что?

— Ничего. Подожди, папа, он всего лишь спрашивает, что было…

— Ничего? Больше ничего на вас не было?

— Н-нет.

— Я имею в виду, у вас случайно не было чего-нибудь под платьем?

— Ну да, естественно. На мне, естественно, было нижнее белье.

— Ага. А какое нижнее белье?

— Какое нижнее белье?

— Да, именно об этом я вас и спрашиваю.

— Ну-у… на мне было, естественно, то, что… то, что обычно носят. Но папа, ведь это полиция!

— А что именно вы обычно носите?

— Ну, естественно, бюстгальтер, и… ну, как вы думаете?

— Я ни о чем не думаю. У меня нет никакого априорного мнения, я всего лишь спрашиваю.

— Ну, в таком случае, естественно, трусы.

— Ага. А какие трусы?

— Какие? Послушайте, я не понимаю, что вы имеете в виду. Самые обыкновенные трусы.

— Маленькие трусики, похожие на плавки?

— Да, но простите, я…

— А как выглядели эти трусики? Они были красные, черные, синие или, возможно, телесного цвета?

— Они были…

— Да?

— Это были белые сетчатые трусики. Да, папа, я сейчас его спрошу. Простите, вы не могли бы сказать, зачем расспрашиваете меня о таких вещах?

— Я проверяю свидетельские показания.

— Свидетельские показания?

— Совершенно верно. До свидания.

Колльберг приехал в Старый Город, припарковался возле собора, разыскал адрес и поднялся по каменной винтовой лестнице, порядком истертой. Звонка он не обнаружил и, поэтому, верный своей привычке, оглушительно заколотил в дверь.

— Входи, — крикнула женщина.

Колльберг вошел.

— О Боже! — воскликнула женщина. — Кто вы такой?

— Полиция, — строго сказал Колльберг.

— В таком случае вынуждена вам заявить, что полиция умеет чертовски неприятно…

— Вас зовут Элизабет Хедвиг Мария Карлстрём? — спросил Колльберг, демонстративно заглянув в бумажку, которую держал в руке.

— Да. Вы пришли из-за вчерашнего?

Колльберг кивнул и огляделся вокруг. В комнате царил милый беспорядок. Элизабет Хедвиг Мария Карлстрём была в синей полосатой пижамной куртке такой длины, что было видно, что под ней нет даже сетчатых трусиков. Очевидно, она только что встала и варила кофе, потому что стояла у газовой плиты и ждала, когда закипит вода.

— Я только что встала и варю кофе, — сказала она.

— Ага.

— Я подумала, что это девушка, живущая по соседству. Никто другой так не колотит в дверь. И к тому же в такое время. Вы тоже хотите?

— Простите?

— Кофе.

— Гм, да, — сказал Колльберг.

— Ну, тогда присаживайтесь куда-нибудь.

— Куда?

Она показала ложечкой на низкий кожаный пуфик возле спинки широкой расстеленной постели. Он нерешительно сел. Она поставила обе чашечки на маленький подносик, левым коленом подтолкнула столик и поставила на него поднос, а сама села на постель. Потом скрестила ноги, причем кое-что обнажилось. В ее анатомии не было каких-либо необычных особенностей.

— Угощайтесь, — сказала она.

— Спасибо, — сказал Колльберг, глядя на пальцы ее ног.

Он легко возбуждался, и в эту минуту у него было какое-то странное ощущение. Она чем-то сильно напоминала ему кого-то, очевидно, его собственную жену.

Она озабоченно посмотрела на него и сказала:

— Вы не возражаете, если я немного оденусь?

— Думаю, это очень неплохая мысль, — прогудел Колльберг сдавленным голосом.

Она тут же встала, подошла к шкафу, достала оттуда коричневые вельветовые брюки и надела их. Потом расстегнула пижамную куртку и сняла ее. Минуту стояла обнаженная до пояса, повернувшись к Колльбергу спиной, однако это не очень помогало. Немного поколебалась, а потом натянула свитер через голову.

— Неудобство в том, что потом человеку становится ужасно жарко, — вздохнула она.

Он сделал глоток кофе.

— Вам нравится? — спросила она.

Он сделал еще один глоток.

— Кофе прекрасный, — ответил он.

— Дело в том, что я вообще ничего не знаю. Совершенно ничего. Это было просто ужасно, я имею в виду Симонссона.

— Его зовут Рольф Эверт Лундгрен, — сказал Колльберг.

— Вот видите, еще и это. Мне ясно, вы считаете, что я произвожу впечатление… что это не показывает меня в благоприятном свете, если можно так выразиться. Ну, теперь уж с этим ничего не поделаешь.

Она с несчастным видом посмотрела на него.

— Вы, наверное, хотите закурить, — сказала она. — Однако у меня, к сожалению, нет ни одной сигареты. Видите ли, дело в том, что я не курю.

— Я тоже, — сказал Колльберг.

— Ну, тогда все в порядке. Так вот, в благоприятном я предстаю свете или нет, но я могу только сказать, как было дело. В девять часов я познакомилась с ним в Ванадисском плавательном бассейне, а потом пошла с ним к нему домой. Больше я ничего не знаю.

— Однако вы должны знать одну вещь, которая нас интересует.

— Что же?

— Какой он был? Я имею в виду, в сексуальном отношении.

Она растерянно пожала плечами, взяла сухарик и начала его грызть. Наконец сказала:

— No comments. [3]Я не имею привычки…

— Какой привычки вы не имеете?

— Я не имею привычки обсуждать мужчин, с которыми встречаюсь. Если бы, например, мы с вами вместе легли в постель, я потом не ходила бы по улицам и не распространяла бы о вас разнообразные подробности.

Колльберг раздраженно заерзал. Он возбудился, и ему было жарко. Он с удовольствием снял бы пиджак. Собственно, не было исключено, что он мог бы полностью раздеться и лечь с этой женщиной в постель. Правда, такие вещи при исполнении служебных обязанностей он делал очень редко и, главным образом, до того, как женился, но что было, то было.

— Я бы хотел, чтобы вы ответили мне на этот вопрос, — сказал он. — Он был нормальным в сексуальном отношении?

Она не отвечала.

— Это важно, — сказал он.

Она перехватила его взгляд и спросила:

— Почему?

Колльберг задумчиво посмотрел на нее. Ему было нелегко решиться, и он знал, что ряд его коллег посчитали бы его ответ гораздо худшей вещью, чем если бы он разделся и лег с этой женщиной в постель.

— Лундгрен — профессиональный преступник, — наконец сказал он. — Он признался приблизительно в десяти серьезных преступлениях, связанных с насилием. Доказано, что в прошлую пятницу вечером он находился в Ванадислундене в то время, когда там была убита маленькая девочка.