Эд Лейси - Блестящий шанс. Охота обреченного волка. Блондинка в бегах

— Слушай, нам не нужны скандалы в городе. Я прожил здесь всю жизнь, и наши в Бингстоне добились существенного прогресса.

— Ты тоже хочешь познакомить меня с местными порядками? Я ведь просто зашел посмотреть адрес в телефонной книге и сразу нарвался на скандал — интересное дело! Что, Огайо давно ли стал южным штатом?

— Расспрашивать про Мэй Расселл — это и значит нарываться на неприятности. Она не для цветных.

— Это как понять?

— Да она… алая леди! — прошептал он.

Я расхохотался. Я не слышал этого выражения с тех пор, как прочитал «Алую букву» [1] Роман американского писателя Н. Готорна, повествующий о судьбе женщины, совершившей грех прелюбодеяния и в наказание носившей на груди алый знак грешницы. в школе, и, помню, ужасно был разочарован тем, что книжка оказалась отнюдь не из «озорных». Почтальон тоже осклабился, показав ряд неровных зубов.

— Ты не так понял, отец, — пояснил я. — Нет ли тут отеля, где я могу перекантоваться пару дней?

— Для цветных — нет. В Бингстоне только тридцать девять цветных семей.

— Черт, а что, в Огайо и закон о гражданских правах не действует?

— Да мы же находимся на границе с Кентукки, так что… — он махнул короткой коричневой рукой куда-то на юг. — У нас тут редко появляются цветные чужаки. Миссис Келли берет постояльцев, но у нее сейчас полный набор. Ты сколько намереваешься у нас пробыть?

— Пару дней. Я… музыкант. Еду в Чикаго. Просто Мэй Расселл знакомая одного местного парня. Моего дружка.

— Я так и понял, что ты из артистов. А как зовут приятеля, которого ты ищешь? Я же тут всех знаю.

— Однополчанин. Знаю только имя — Джо. Наверное, все-таки не тот городок, — врал я напропалую. — Сказать по правде, я уже долгонько верчу баранку и малость простыл в дороге. Надо мне несколько деньков передохнуть.

— Вообще-то вид у тебя не больной. Я Сэм Дэвис. Пожалуй, я смогу тебя к нам взять.

— Спасибо, отец. Я Гарри Джонс, — сказал я, в момент придумав себе незамысловатое имя.

Мы обменялись рукопожатием, и он спросил:

— Как тебе два доллара за ночлег и доллар за стол?

— Отлично.

— Пойду позвоню Мэри — это моя жена — предупрежу о тебе. Сверни налево на Элм-стрит, вон там на светофоре. Пройдешь пять кварталов — увидишь кирпичный дом с деревянными утками на лужайке. Проволочный забор. Это мы. Там у нас цветной район. Спроси у любого, где дом Сэма Дэвиса. Топать недалеко.

— Да я на колесах… — и я кивнул на «Ягуар».

Автомобиль произвел на него впечатление.

— А сотню можно на нем выжать?

— Если вдавить педаль газа до упора. Спасибо за гостеприимство. Пойду и прямо сейчас завалюсь спать. А что, если я сначала куплю газету, расовый бунт тут не вспыхнет?

— Э, мистер Джонс, Бингстон не такой уж скверный городишко. А местная «Ньюс» выходит только в полдень. Разве что тебя интересует вчерашний номер.

— И вчерашний сойдет. Хочу почитать перед сном.

— Можешь купить в табачной лавке на другой стороне улицы. Пойду позвоню Мэри, предупрежу ее о твоем приходе.

Я купил газету и, когда садился за руль, из аптеки появился полицейский и по-приятельски осведомился:

— Что, тачка-то европейская?

Он держался и впрямь дружелюбно, однако стоило бы мне зайти в аптеку выпить кофе, как он тут же бы появился там с перекошенной рожей.

— Английская.

— Дорогая, надо думать?

— Правильно думаете, — сказал я, включив зажигание.

— Неужто лучше наших?

— Нет, — ответил я, подавая назад.

Я свернул на светофоре и тут же припарковался к тротуару. Элм-стрит представляла собой вереницу больших домов и огромных зеленых лужаек. В газете был помещен репортаж из Нью-Йорка о Ричарде Татте, которого обнаружили в его комнате забитым насмерть. Полиция разыскивала «негра», подозреваемого в убийстве. Отпечатки пальцев, снятые с убитого, свидетельствовали, что он не Ричард Татт, а Роберт Томас — преступник в розыске. Ниже была подверстана краткая и несколько самодовольная заметка о том, что Роберт Томас — уроженец Бингстона и в течение последних шести лет разыскивается местной полицией. В газете не сообщалось ничего нового для меня, поэтому я ее сложил и поехал дальше.

Дом почтальона оказался лучше, чем я ожидал. Старый, но крепкий. Вообще-то говоря, все дома в этой «негритянской» части города выглядели очень прилично. К дому вела подъездная аллея, за домом виднелся гараж. Я остановился на аллее, вышел и запер машину. Мои номера были покрыты достаточным слоем грязи. Пухлая женщина с коричневым лицом открыла дверь и сказала:

— Вы, верно, и есть мистер Джонс. Проходите. У меня и времени-то не было прибраться в гостевой комнате. Мы ею не пользовались с тех самых пор, как у нас гостил мой кузен Аллен из Дейтона. Сейчас, я только пыль вытру…

— Я с ног валюсь, — признался я, внезапно почувствовав прилив усталости. — Я бы хотел прямо сейчас отправиться в кровать.

— Вы, верно, решите, что я плохая хозяйка.

— Не решу. Я слишком устал, чтобы делать какие-то выводы. Покажите мне мою комнату.

— Как хотите. У вас и вправду усталый вид. Я вам дам полотенце. А где ваши вещи?

— В машине, — солгал я. — Я их потом принесу.

Я последовал за ней на второй этаж, и она привела меня в большую комнату, обставленную старенькой громоздкой мебелью. Кровать показалась мне чудесной. Хозяйка дала мне полотенце, сказала, что ванная в конце коридора, и пустилась оправдываться за пыль и прочий беспорядок. По мне же, комната являла собой образец идеальной чистоты — нигде ни пылинки. Я остановил поток ее красноречия, повесив свое твидовое пальто от «Харриса» в шкаф. Уже в дверях она проговорила:

— Мистер Дэвис предупредил вас: два доллара за ночь и…

— Предупредил, — и с этими словами я дал ей пятерку.

— Да только про стол он не то сказал. Продукты нынче подорожали. Будет два доллара в день, а не один.

— О’кэй.

— Сдачу потом принесу, — она сунула банкноту в карман передника и неловко замолчала. — Надеюсь, вы не пьющий, мистер Джонс.

— Только уставший. Всего хорошего, миссис Дэвис.

Когда она ушла, я снял пиджак и, заперев дверь, спрятал бумажник с жетоном под матрас, а телевизионное досье на Томаса под ковер. Сняв нейлоновую рубашку и трусы, я удостоверился, что коридор пуст, и дунул в ванную. Ванна оказалась целым бассейном. Я принял душ, выстирал рубашку и трусы, насухо вытерся и совершил еще один спринтерский рывок в голом виде по коридору. Развесил рубашку и трусы на стуле, опустил жалюзи и улегся в постель.

Я хотел поразмыслить. Мне просто необходимо было поразмыслить, если уж я намеревался выпутаться из этой заварухи. Но я уже двое суток не спал, а кровать была такая мягкая и уютная… Когда я пробудился от сна, бледные стрелки моих наручных часов сообщили, что уже десять. Я давил подушку двенадцать часов кряду. Чувствовал я себя прекрасно — и ужасно, проклиная себя за столь пустую трату времени.