Луис Гарсиа-Роза - Юго-западный ветер

Она говорила с таким пылом, что Габриэл едва разбирал слова, кроме того, он с трудом мог понять, о чем она говорит. Что за зло, о котором она толкует? Она что, вообразила, будто он одержим дьяволом? И при чем тут падре Кризостомо?

— Мам, я не одержим дьяволом. Дьявола не существует. У меня просто некоторые проблемы, но все прекрасно разрешится.

— Не надо меня успокаивать! Я не хрупкое создание и отнюдь не глупа, знаю, о чем говорю. Зло нельзя измерить, оно распространяется как пожар, раздуваемый ветром, оно принимает всевозможные виды и формы. Я знаю, ты сражаешься с ним, но ты не сможешь его победить в одиночку. Это трудно, очень трудно. Ты не можешь избавиться от него, ты думаешь, это что-то одно или что-то другое, а власть искушения безгранична.

Габриэлу немедленно вспомнилась Ольга, как она приглашает его в гостиницу, раздевается догола, помогает ему снять одежду, и затем — его полная беспомощность и постыдный побег. А она ведь ничуть не сомневалась, она точно знала, что она делала.

— Мам…

— Ты не должен мне ничего рассказывать. Я просто хочу, чтобы ты знал — с этого момента мы действуем вместе, это наше общее дело.

Дона Алзира встала и начала убирать со стола, сбрасывая с тарелок остатки еды и не замечая, что оба они так и не притронулись к ужину.

— Да, я забыла тебе сказать. Звонил кто-то, назвался Эспинозой, просил тебя позвонить. Это твой новый друг?

На Габриэле все еще был пиджак. Револьвер оттопыривал карман, но мать ничего не заметила. Она также не заметила, что все выходные он не брился. Ни он, ни она не упомянули о смерти Ольги. С ее стороны не было также никаких мелких сетований — по поводу пережаренного мяса, плохо отглаженной рубашки, перегоревшей лампочки в гостиной. Все события этой недели, как мелкие, так и крупные, вдруг как будто отодвинулись куда-то.

Револьвер все еще оттягивал карман. Лучше положить его на стол, пока мать занята мытьем посуды.

— Как умер отец?

Дона Алзира наклонилась над раковиной и ответила, не поворачивая головы:

— Сердечный приступ, я говорила тебе много раз.

— Дома или на улице?

— Дома. Я же тебе говорила.

— Он спал, когда умер?

— Нет, он принимал душ.

— А я был дома?

— Ты был, но ты не видел, как умер твой отец. Только после, когда он был уже в гробу.

После трех пасмурных дней, во вторник, дождь прекратился. Если в северных странах люди страдают от недостатка солнечных дней, то в Рио-де-Жанейро как раз такая пасмурная погода вносит необходимое разнообразие в череду ясных безоблачных дней. Солнце грело еще не слишком сильно: тротуары, скамейки и тропинки в сквере были все еще влажными. Мамаши и нянюшки осторожничали, чтобы их дети не испачкались.

Эспиноза не спеша шел на работу, когда вдруг услышал свое имя. Он тут же узнал голос. Это Алиса бежала к нему, придерживая за спиной болтающийся ранец. Когда Эспиноза наклонился и поцеловал девчушку в щечку, он понял, что с ней что-то не так.

— В чем дело? Почему ты такая грустная?

— Сосед!

— Что с ним?

— Ничего, он прекрасно себя чувствует, но родители сказали, что я не смогу ухаживать за чужой собакой, что иногда сама не соображаю, что я делаю, и как я смогу ухаживать за чужим псом… Кроме того, мне для этого надо будет взять ключ от чужой квартиры, а это огромная ответственность, и я не понимаю…

— Все правильно.

— Почему? Какая разница, с одной собакой я гуляю или с двумя?

— Разница примерно такая же, как если ты гуляешь с одним мальчиком или сразу с двумя — нет, я не имею в виду, что твои мальчишки лают или крутят хвостами.

— Эспиноза! Я же серьезно говорю.

— Кроме того, насчет ключа от моей квартиры они совершенно правы.

Сегодня они не шли, держась за руки, как это было обычно. Алиса жестикулировала обеими руками и периодически забегала вперед, ей надо было видеть лицо комиссара, когда они обсуждали такую важную проблему. К моменту, когда они подходили к повороту, где расставались, девочка уже не сдерживала слезы.

— Не расстраивайся так, ведь еще ничего не решено, — пытался утешить ее Эспиноза. — Соседа пока еще не отняли от груди, и у нас с тобой куча времени, чтобы все обсудить. Не стоит с утра портить себе настроение. Пока, и успешного дня!

Он расцеловал Алису в мокрые от слез щеки. Эспинозе вовсе не хотелось, чтобы она так из-за него переживала. Но он понимал, что к подростковому возрасту любое человеческое существо накапливает в себе горя столько, что куда там греческим трагедиям!

Едва только он вошел в кабинет, как раздался телефонный звонок. Это был Габриэл.

— Доброе утро, комиссар. Мне передали ваше сообщение, но я пришел очень поздно, так что не мог вчера позвонить.

— Ты все еще ходишь домой пешком?

— Мне это полезно.

— У меня для тебя новости.

— Да?

— Мы нашли аргентинца. Я виделся с ним в воскресенье днем.

— Вы нашли его???

— Да, нашли, и это не плод твоего воображения. Он реально существует. Просто тебе не стоило придавать слишком большое значение его словам.

— Так он подтвердил то, что я сказал?

Эспиноза вкратце изложил свой разговор с Идальго, подчеркнув те причины, из-за которых аргентинец сделал именно такое предсказание.

— Как ты видишь, он просто подшутил над тобой, правда, шутка эта отдает дурным вкусом. Если хочешь, мы договоримся и встретимся вместе с ним в твоем присутствии, чтобы разрешить все недоразумения… Габриэл? Ты меня слышишь? Габриэл…

— Я не желаю с ним говорить! Все это — шутка?! После всего этого? Шутка… Не может быть… Значит, мне теперь остается только… — казалось, он был потрясен до глубины души.

— Габриэл, откуда ты звонишь?

— С работы.

— Спустись вниз и подожди меня у входа в здание, я буду там через пятнадцать минут.

Офис Габриэла был недалеко от участка. Эх, не надо было говорить про пятнадцать минут, надо было сказать, что он придет прямо сейчас. Эспиноза добежал до офиса быстрее, но Габриэл уже ждал его у входа.

— Ты совсем плохо выглядишь.

— Я почти не спал. Что же сказал этот аргентинец?

— Мы говорили с ним недолго. Там была также его жена.

— Он приходил к вам в участок?

— Давай поговорим где-нибудь в другом месте. Здесь слишком много народу.

Здание, где располагался офис Габриэла, стояло на проспекте Копакабана, оттуда рукой подать до проспекта Атлантика. Добравшись до первого перекрестка, они свернули к набережной. По дороге оба молчали. Молчание было прервано, лишь когда они вышли на проспект Атлантика. Перед ними расстилалось безбрежное синее море. Эспиноза заговорил первым. Он рассказал Габриэлу, каким образом они вышли на аргентинца через начальника игрового центра при раковом госпитале, как заманили Идальго на встречу в закусочной фаст-фуд. Затем пересказал их разговор, опуская некоторые детали и особо подчеркивая, что Идальго сам назвал это провокацией, подначкой, что это была дурная шутка, не более того. У Габриэла во время его рассказа начали подрагивать коленки, он нервно оглядывался по сторонам. Когда Эспиноза закончил говорить, глаза Габриэла были красными.