Сергей Устинов - Неустановленное лицо

– Молоко надо давать на такой работе, – проворчал Северин, разминая затекшие члены. – Это, между прочим, тебе не фунт изюму – зам директора торга! Идет свидетелем по делу Голуба. А по одному эпизоду – молчок. У нее, видишь ли, интрижка с соседом по подъезду, она дома оказалась в неурочное время. Уркаганов колоть легче, ей-богу!

.В дверь бухнуло с той стороны, и в комнату спиной вошел Комковский. Цепляясь за углы, он потащил по проходу что-то тяжелое и неудобное, донес до своего стола и со стуком водрузил посередине. Потом отошел в сторону, и мы увидели здоровенную деревянную кадку с землей, из которой произрастало отнюдь не экзотическое на вид зеленое растеньице с троякоперистыми листьями. Отчетливо запахло то ли петрушкой, то ли сельдереем.

– Вот молодец, Игорек, – преувеличенно обрадовался Северин. – Я давно думал, чего у нас в комнате не хватает? Зеленых насаждений!

Комковский неопределенно хмыкнул, упал на свой стул и зашарил по карманам в поисках сигарет.

– Хорошее дело, – подхватил я. – Вон ребята из четвертого отдела на подоконнике китайскую розу вывели, говорят, цветет раз в двадцать пять лет, к самой пенсии поспевает. А Никитин из седьмого, тот больше карликовыми пальмами балуется, половину Московского уголовного розыска уже ростками обеспечил, так на них, знаешь, какой спрос... В очередь люди записываются!

– Кончай трепаться, – прервал меня Комковский, обдавая растение струёй дыма. – Дописал отчет?

– Дописываю.

– Игорь Федорович, а правда, что это? – робко спросил Северин. – Вы, конечно, как старший группы можете не отчитываться перед подчиненными, но, может быть, для общего развития...

Стас обожает подкалывать Игоря на предмет его начальственного над нами положения, но Комковский стоически не обращает внимания.

– Прежде всего, – сказал он, воздев назидательно палец, – это вещественное доказательство, необходимое для проведения соответствующей экспертизы. И обратите внимание, юноша, что старший группы, как вы изволили выразиться, не поленился смотаться за ним в ботанический сад и припереть его сюда на своем горбу!

Тут только я увидел, что в землю рядом с растением воткнута табличка с латинской надписью, и заметил:

– За таким делом можно было и водителя послать.

Игорь презрительно на меня зыркнул и продолжал как yи в чем не бывало:

– Это, так сказать, с точки зрения юридической. А с ботанической... – Он извлек из кармана бумажку и стал зачитывать, будто речь шла о кличках матерого уголовника:

– Вех, он же вяха, он же болиголов, он же водяная бешеница, он же мутник, он же гориголова, кошачья петрушка, собачий дягиль, свиная вошь...

– Ничего себе названьица, – рассмеялся Северин.

– А по-научному, – продолжал Комковский, – кониум макулатум, или цикута вироза. Ядовитое растение из семейства зонтичных, встречается на болотах, по берегам озер и прудов.

– Короче, травка-отравка, – сказал я, усаживаясь за свой стол и придвигая к себе машинку с недопечатанным отчетом. – Только боюсь, Игорек, никто за этим в очередь записываться не будет. По крайней мере, в нашем управлении.

– Вот именно, – сказал Комковский значительно.

– Ну, сейчас нам Игорь Федорович поведают жуткую историю в духе Конан Дойла, – жизнерадостно объявил Северин и спросил, вполне натурально обмирая: – Этот цветочек послужил орудием убийства, да?

Я оторвался от машинки и сказал назидательным тоном, передразнивая Комковского:

– Яд, юноша, согласно учебнику криминалистики, есть средство для убийства. Но орудием здесь вполне могла послужить кадка.

– Вам бы все хиханьки да хаханьки, – не реагируя на наши шутки, сказал Комковский, – а между прочим, помните, в позавчерашней сводке было отравление неизвестным ядом? В Купцовском? Я как раз дежурил, мы на него выезжали. Мужик пришел домой пьяный и через полчаса умер. Так вот, местные, из отделения, вчера уже выяснили, с кем он выпивал. Нашли дружка его, и тот рассказывает: решили они, дескать, распить бутылочку на бережку прудика, закусили, конечно, конфеткой, занюхали мануфактурой. А покойничек и говорит: зажевать бы чем, чтобы подруга жизни сразу не унюхала, а там завалюсь спать – и порядок. Ну и зажевал... Вот мы туда, на бережок, и свозили сегодня одного профессора ботаники. Он нам сразу на эту гадость указал. Ци-ку-та... – произнес Игорь с отвращением.

– Цикута, цикута, – пробормотал я, пытаясь поймать какое-то давнее воспоминание, и поймал: – Это ведь Сократ, кажется, отравился цикутой, а?

– Точно, – подтвердил Северин. – Выпил чашу.

– Ох уж эти мне университетские! – покрутил головой Комковский. – Все знают! А вот как сделать, чтобы никто у нас больше этой цикутой не отравился, знаете?

Я пожал плечами, а Северин спросил с удивлением:

– Откуда она в Москве-то взялась? Раньше ведь ее не было?

– Раньше много чего не было, – проворчал Комковский. – Тут руководство придумало на телевидение обратиться, в программу “Здоровье” и в газеты. Вот я не знаю, – он задумчиво почесал подбородок, – хорошо это будет или не очень?

– Не очень, – уверенно сказал Северин. – На кой черт надо на всю страну рекламировать орудие... то бишь средство.

– Ну нет, – протянул Комковский. – Я, например, совсем не об этом думал, а о том, как бы среди чересчур нервных мамаш паники не случилось. А что до всяких орудий... И средств, – он скосил на меня глаз, – так по твоей логике. Стас, можно дойти до того, что топоры перестать в магазинах продавать, так, что ли?

– Ну, ты махнул, Игоречек, – не удержался я. – По твоей логике выходит, что можно пистолеты свободно продавать. Как в Америке. А там, говорят, по статистике чуть не каждую минуту кого-нибудь убивают.

– Нет, – упрямо замотал головой Комковский. – По моей логике так не выходит. Это вы ее в другую сторону раскручиваете. Что пистолеты продавать свободно нельзя, меня убеждать не требуется: легкодоступность, конечно, ведет к преступлению. Но я-то о другом говорю. Когда мы на банках с крысиным ядом пишем: “Опасно для жизни!”, мы этим не преступникам средство указываем, а бережем всех остальных нормальных граждан, и особенно детей, от несчастных случаев.

– Но если даже на миллион нормальных попадется хоть один ненормальный... – возразил, но без прежнего энтузиазма, Северин.

– Брось! – рубанул Комковский. – Убийство – всегда патология. Если не в медицинском смысле, так в социальном наверняка. Я даже не беру случаи, когда из мести или там из ревности, в состоянии аффекта. Но корыстное... – Тут Игорь снова назидательно воздел палец. – Если человек за деньги, за барахлишко или ради иной какой своей пользы другого жизни лишает... Если он дошел до этого, всей своей жизнью поганой до этого дожил, тут никакая твоя профилактика ни к черту не поможет: он и орудие найдет и средство. И тогда останется только одно.