Джеймс Берк - Пленники небес

— Что ты делаешь? — закричал я.

Она обернулась, но ничего не ответила, методично продолжая свое дело. Слышно было, как елозит по дощатому полу щетка. Когда она наклонялась, по ее загорелой спине туда-сюда ходили мышцы.

— Черт подери, Робин. Кто разрешал тебе сюда входить?

— Я не смогла найти ключ, пришлось поработать отверткой. Извини за разгром.

— Убирайся.

Она перестала тереть и села. Колени ее побелели. Тыльной стороной запястья она отерла со лба капельки пота.

— И это твой храм, куда ты каждый день приходишь страдать и каяться? — спросила она.

— А уж это не твоего ума дело.

— Хорошо, я уйду. Ведь ты этого хочешь?

— Я просто хочу, чтобы ты покинула эту комнату.

— Я долго пыталась понять тебя, Седой. Теперь-то я знаю: ты окружил себя чувством вины, точно москитной сеткой. Это как мазохисты: они получают удовольствие только тогда, когда хорошенько их отлупишь. Неужели ты вроде них?

С меня градом лился пот. Я глубоко вздохнул и отер со лба испарину и налипшие пряди волос.

— Прости, что нагрубил тебе. Но прошу, оставь эту комнату.

Вместо ответа она снова окунула щетку в мыльную воду и методично продолжала тереть пол.

— Робин, — позвал я.

Ответа не последовало.

— Это мой дом, Робин.

Я подошел к ней вплотную.

— Я к тебе обращаюсь. Больше никакой самодеятельности.

Она снова уселась на корточки и опустила щетку в ведро.

— Я все, — отозвалась она. — Ты собираешься стоять и скорбеть или все-таки поможешь мне убрать ведра?

— Ты не имела права так поступать. Я знаю, ты хотела как лучше. Тем не менее.

— Ты не должен «использовать» свою жену — хотя бы из уважения к ее памяти. Хочешь напиться — вперед. Хочешь пристрелить кого-нибудь — пожалуйста. Но хотя бы делай это в открытую и не прикрывайся угрызениями совести. Это тупик, Дейв.

Она ухватила ведро двумя руками, чтобы не расплескать, и направилась мимо меня к двери. На кипарисовых досках пола были видны следы ее мокрых босых ног. А я так и остался стоять посреди комнаты, тупо глядя на столбы пыли, поднимавшиеся к потолку в лучах солнца. Внезапно я увидел, что она направляется к пруду.

— Подожди! — заорал я.

Я подобрал с пола грязные тряпки, сунул их во второе ведро и бросился вслед за ней. Я остановился возле сарайчика, где хранился садовый инвентарь и газонокосилка, достал лопату и направился к небольшому цветнику, который жена Батиста разбила на берегу мелкого овражка, что пролегал через весь наш участок. Земля в нем была влажной и скользкой — текущий по дну овражка ручей переполнился дождевой водой и разлился. Клумбы частично затенялись банановыми деревьями, чтобы цветы герани не выгорали под палящим солнцем, другой же конец цветника был ярко освещен, и там пышно цвел барвинок и белели солнышки маргариток.

Это были не васильки и колокольчики, которые так любят канзасские девушки, но я знал, Энни бы меня одобрила. Прямо посреди клумбы с маргаритками я яростно выкопал глубокую яму, вылил туда оба ведра, покидал туда же тряпки и щетку, расплющил ногой ведра — и они полетели туда же; я засыпал яму влажной землей и дерном со сплетшимися корнями барвинка и маргариток. Потом я размотал поливочный шланг и поливал место «захоронения» до тех пор, пока оно не слилось с блестящей и гладкой землей, а мыльная вода не ушла вглубь.

Подобные поступки редко поддаются логическому объяснению. Я вымыл лопату, убрал ее обратно в сарайчик и направился в кухню, не сказав Робин ни слова; потом принял душ, надел чистые штаны цвета хаки и джинсовую рубаху, уселся за столик и стал читать газету. Я слышал, как Робин готовит на кухне обед, а Алафэр болтает с ней на смеси английских и испанских слов. Робин принесла мне сэндвич с ветчиной и луком и стакан чая со льдом. Когда она ставила поднос на стол, я даже не взглянул на нее. Она так и застыла возле меня, ее голые ноги были всего в сантиметре от моего локтя; внезапно я ощутил прикосновение ее пальцев к своей шее, волосам и влажному воротнику.

— Я тащусь от тебя, Робишо, — прошептала она.

Не открывая глаз, я взял ее за мягкие ягодицы и крепко прижал к себе.

Было уже за полдень, когда возле моего порога объявился Майнос Дотрив. На нем были джинсы, теннисные туфли на босу ногу и золотистого цвета футболка, заляпанная краской. Неподалеку стоял его джип «тойота», с пассажирского сиденья которого торчало удилище.

— Говорят, ты знаешь все рыбные места в окрестностях, — сказал он.

— Есть немного.

— У меня в машине есть жареная курятина, пиво и содовая. Поехали порыбачим?

— Вообще-то, у нас есть планы на вечер.

— А мы быстренько, туда и обратно. Пошевеливайся, друг.

— Тебе просто невозможно отказать, Майнос.

Мы прицепили к багажнику его джипа мой прицеп с лодкой и отправились на мол на юго-западной оконечности Атчафалайя. Ветер утих, и над гладкой поверхностью воды в ветвях прибрежного ивняка и над листьями водяных лилий кружились бесчисленные насекомые. Мы сели в лодку и направились в заливчик, берега которого были усеяны рухнувшими кипарисами и заброшенными нефтяными вышками; миновав его, мы поплыли вверх по течению, пока не достигли устья крошечной бухты, соединенной с остальным водоемом узеньким каналом. Я вырубил мотор, и лодка закачалась на волнах. Я по-прежнему недоумевал, что задумал Майнос.

— В такую жару вся рыба прячется в ямы в затененной части островов, — объяснил я. — Потом, ближе к вечеру, она подходит ближе к берегу, чтобы покормиться упавшими с веток насекомыми.

— Ты не шутишь? — спросил он.

— У тебя блесна-то есть? — спросил я.

— Вроде есть, — ответил он.

Он гордо продемонстрировал свой ящик с рыболовными принадлежностями. В нем было три отделения, набитые искусственными червями, съемными катушками для спиннинга, мормышками, блесной и крючками всяческих форм и расцветок.

— Как тебе? — спросил Майнос.

— Знаешь что, Майнос? Я перестал доверять федералам с тех пор, как оставил службу в новоорлеанском полицейском управлении.

Он насадил на спиннинг блесну и изящным движением забросил его, быстренько смотал катушку и бросил снова. На третьей попытке вода среди лилий забурлила и на поверхности показался спинной плавник гигантского окуня, в лучах солнца чешуя переливалась зеленью и золотом. Со всплеском он захватил приманку, и тут же тройной крючок Майноса накрепко засел у него во рту. Окунь попытался уйти в яму меж корней тростника, мутя и разбрызгивая воду, однако Майнос крепко держал удилище, леска находилась в постоянном натяжении, и мало-помалу он подтягивал окуня все ближе и ближе к лодке. Внезапно он выпрыгнул из воды и со всплеском шлепнулся обратно, не прекращая отчаянных попыток уйти на глубину.