Пер Валё - Запертая комната

— Значит, вы допускаете, что это мог быть мужчина, — сказал Рённ.

— Да, после того, что вы сказали… Ясное дело, парень, а как же.

— А остальные двое? Вы можете их описать? И машину?

Шёгрен затянулся в последний раз и бросил окурок в камин, где уже лежала куча окурков и обгорелых спичек.

— Машина — «рено-шестнадцать», это точно. Светло-серая или бежевая — не знаю, как цвет называется, в общем, почти белая. Номер весь не скажу, но мне запомнилась буква «А» и две тройки. Или три… во всяком случае, не меньше двух, и, по-моему, они стояли рядом, где-то посередине.

— Вы уверены, что «А»? Может, «АА» или «АБ»?

— Нет, только «А», точно помню. У меня зрительная память на редкость.

— Это очень кстати, — заметил Рённ. — Нам бы всегда таких очевидцев.

— Вот именно. I am a camera. [4]Читали?

Ишервуд написал.

— Не читал, — ответил Рённ.

Он не стал говорить, что смотрел одноименный фильм. Пошел на него только ради своей любимой актрисы Джулии Харрис, а фамилия Ишервуд ему ничего не говорила, он и не подозревал, что фильм снят по книге.

— Но фильм-то вы, конечно, видели, — сказал Шёгрен. — Так всегда с хорошими книгами, которые экранизируют, люди фильм посмотрят и за книгу уже не возьмутся. А вообще-то картина отличная, только название дурацкое — «Буйные ночи в Берлине», надо же!

— Н-да. — Рённ мог поклясться, что, когда он смотрел эту картину, она называлась «Я — фотоаппарат». — Н-да, название неудачное.

Смеркалось. Стен Шёгрен встал и включил торшер, который стоял за креслом Рённа.

— Ну что ж, продолжим, — сказал Рённ, когда он снова сел. — Вы собирались описать людей в машине.

— Ага, впрочем, сидел в машине только один.

— А второй?

— Второй стоял на тротуаре и ждал, придерживал заднюю дверцу. Рослый, повыше меня верзила. Не то чтобы полный, а крепкий такой, сильный на вид. Моего возраста, примерно лет тридцати-тридцати пяти, кучерявый, как артист этот, Харпо Маркс, только потемнее, серые волосы. Брюки черные, в обтяжку, расклешенные, и рубашка тоже черная, блестящая такая, на груди расстегнутая, и, по-моему, цепочка на шее, с какой-то серебряной штучкой. Рожа довольно загорелая или просто красная. Когда эта дева подбежала — если это была дева, конечно, — он распахнул дверцу, чтобы она могла вскочить, захлопнул дверцу, сам сел впереди, и машина рванула со страшной скоростью.

— В какую сторону? — спросил Рённ.

— Они развернулись посреди улицы и понеслись к Мариинской площади.

— Так. Ясно… А второй? Второй мужчина?

— Он же сидел за рулем, так что его я не рассмотрел как следует. Но он показался мне моложе, лет двадцати с небольшим. И худой такой, бледный. Белая тенниска, руки тощие-тощие. Волосы черные, довольно длинные и грязные, я бы сказал. Сальные космы. И тоже в темных очках. Еще я припоминаю на левой руке у него широкий черный ремешок — часы, значит.

Шёгрен откинулся назад, держа в руке стакан.

— Как будто все рассказал, все, что помню, — закончил он. — А может, забыл что-нибудь?

— Чего не знаю, того не знаю, — сказал Рённ. — Если еще что-нибудь вспомните, свяжитесь с нами. Вы никуда не уезжаете?

— К сожалению. Вообще-то у меня сейчас отпуск, да денег — ни гроша, куда тут поедешь. Буду дома болтаться.

Рённ допил пиво и встал.

— Вот и хорошо. Возможно, нам опять понадобится ваша помощь.

Шёгрен тоже встал, и они спустились на первый этаж.

— Это что же, снова рассказывать? — спросил он. — Записали бы лучше на магнитофон, и делу конец.

Он отворил наружную дверь, и Рённ вышел на крыльцо.

— Да нет, скорее вы можете нам понадобиться, чтобы опознать этих молодчиков, когда мы их схватим. Или же мы пригласим вас посмотреть кое-какие фотографии.

Они обменялись рукопожатием, и Рённ добавил:

— В общем, там будет видно. Может, и не придется вас больше беспокоить. Спасибо за пиво.

— Ну что вы. Если надо еще помочь — я пожалуйста.

Пока Рённ шел к машине, Стен Шёгрен стоял на крыльце и приветливо махал ему рукой.

Если не считать четвероногих ищеек, то профессиональные борцы с преступностью, за редким исключением, такие же люди, как все. И даже при выполнении серьезных и ответственных заданий они подчас способны на обычные человеческие чувства. Скажем, волнуются и переживают, когда предстоит ознакомиться с доказательствами первостепенной важности.

Члены спецгруппы по борьбе с банковскими грабителями и высокопоставленные самозваные гости сидели затаив дыхание. Свет в зале был притушен, и все смотрели на экран. Вот-вот на нем оживет картина ограбления на Хурнсгатан. Собравшиеся собственными глазами увидят вооруженный налет на банк, убийство и персону, которую недремлющая вечерняя пресса с присущей ей находчивостью уже успела окрестить «смертоносной секс-бомбой» и «белокурой красавицей в темных очках, с пистолетом в руках». По этим и другим, столь же свежим эпитетам было видно, что репортеры, за неимением собственной фантазии, черпали вдохновение у других авторов — попросту говоря, сдирали.

Предыдущая «секс-бомба», арестованная за ограбление банка, была угреватая плоскостопая особа сорока пяти лет, с роскошным тройным подбородком; вес, по достоверным сведениям, восемьдесят семь килограммов. Но даже после того, как она на суде уронила вставную челюсть, пресса продолжала расписывать ее внешность в самых лирических тонах, и легковерный читатель навсегда остался в убеждении, что на скамье подсудимых сидела писаная красавица с лучистыми очами — то ли стюардесса американской авиалинии, то ли претендентка на титул «Мисс Вселенная».

Так уж повелось: на страницах вечерней прессы женщины, замешанные в крупных преступлениях, неизменно выглядели как кинозвезды.

Просмотр заветных кадров мог бы состояться и раньше, но техника, как всегда, подвела: в кассете что-то заело, и сотрудникам лаборатории пришлось основательно повозиться, чтобы не повредить пленку. В конце концов удалось извлечь ее и проявить, не повредив перфорацию.

Судя по плотности позитива, на этот раз обошлось без недодержки, и вообще пленка, по мнению техников, удалась на славу.

— Ну-ну, что нам сегодня покажут, — предвкушал Гюнвальд Ларссон. — Вот бы Диснея, что-нибудь про Утенка.

— Тигренок лучше, — отозвался Колльберг.

— Конечно, кое-кто предпочел бы «Партайтаг в Нюрнберге» [5], — заметил Гюнвальд Ларссон.

Они сидели впереди и разговаривали достаточно громко, но в задних рядах царила тишина. Присутствующие тузы во главе с начальником полицейского управления и членом коллегии Мальмом молчали.

«Интересно, о чем они задумались?» — спросил себя Колльберг. Должно быть, прикидывают, как укоротить хвост строптивым подчиненным. Мысленно переносятся в прошлое, когда кругом царил полный порядок и делегаты шведской полиции, не моргнув глазом, голосовали за избрание Гейдриха президентом Интерпола. [6]Вспоминают, насколько лучше обстояли дела всего год назад, когда еще никто не смел оспаривать разумность решения, по которому подготовка полицейских снова была доверена реакционерам из вооруженных сил.