Пер Валё - Полиция, полиция, картофельное пюре!

Во всяком случае, они наконец стояли в его кабинете, оба в аккуратных мундирах, держа фуражки в руках. Широкоплечие, светловолосые, по метр восемьдесят шесть каждый, они оцепенело смотрели на Гюнвальда Ларссона блекло-голубыми глазами. Про себя они дивились тому, что именно Ларссон — исключение из неписаного, но действующего правила, по которому полицейский не критикует действия коллеги и не свидетельствует против него.

— Здравствуйте, — любезно сказал Гюнвальд Ларссон. — Очень хорошо, что вы сумели прийти.

— Здравствуйте, — нерешительно ответил Кристианссон.

— Привет! — нахально сказал Квант.

Гюнвальд Ларссон взглянул на него, вздохнул и сказал:

— Это вы, кажется, должны были проверить пассажиров автобуса аэропорта, не так ли?

— Да, — сказал Кристианссон. И задумался. Потом добавил: — Но мы опоздали.

— Не успели, — поправил дело Квант.

— Догадываюсь, — произнес Гюнвальд Ларссон. — Я понимаю и то, что ваша машина стояла на Каролинской дороге, когда вы получили приказ. Оттуда до аэровокзала две, максимум три минуты езды. Какая у вас машина?

— «Плимут», — поежился Кристианссон.

— Карась проходит два километра в час, — сказал Гюнвальд Ларссон. — Это самая медлительная рыба в мире. Тем не менее он преодолел бы это расстояние быстрее вас. — Он сделал паузу, потом взревел: — Почему, черт вас побери, вы опоздали?

— Нам пришлось разбираться с одним делом, — еле выговорил Квант.

— Карась, наверное, и то сумел бы придумать что-нибудь получше, — уже спокойно сказал Ларссон. — Ну так что там у вас вышло?

— Нас… нас обругали, — тихо произнес Кристианссон.

— Оскорбление при исполнении служебных обязанностей, — категорически заявил Квант.

— И как это случилось?

— Велосипедист, проезжавший мимо, крикнул нам ругательные слова. — Квант по-прежнему не сдавался, в то время как Кристианссон стоял молча и казался все более испуганным.

— И это помешало вам выполнить только что полученное задание?

— Сам начальник управления полиции в официальном выступлении сказал, что за любое оскорбление служащего, особенно служащего в форменной одежде, следует привлекать к ответственности. Полицейский — это не какой-нибудь там попка.

— Разве? — удивился Гюнвальд Ларссон. Оба патрульных непонимающе уставились на него. Он пожал плечами и продолжал: — Разумеется, деятель, которого вы упомянули, весьма известен своими выступлениями, но я сомневаюсь, что даже он мог спороть такую глупость. Ну так как же вас обругали?

— Полиция, полиция, картофельное рыло, — сказал Квант.

— И вы считаете это оскорблением?

— Безусловно, — ответил Квант.

Гюнвальд Ларссон взглядом инквизитора посмотрел на Кристианссона, и тот, переступив с ноги на ногу, пробормотал:

— Ну да, и я так думаю.

— Да, — сказал Квант, — даже если о Сив кто-нибудь…

— Кто это Сив? Тоже автобус?

— Моя жена, — сказал Квант.

Гюнвальд Ларссон растопырил пальцы и опустил свои громадные кисти рук на крышку стола.

— Значит, дело было так. Ваша машина стояла на Каролинской дороге. Вы только что получили задание. В это время мимо проехал велосипедист и крикнул вам: «Полиция, полиция, картофельное рыло!» Вам пришлось разбираться с ним, и поэтому вы упустили автобус.

— Именно так, — сказал Квант.

— Да, — вздохнул Кристианссон.

Ларссон долго смотрел на них, потом тихо спросил:

— А это правда?

Оба патрульных молчали. Квант начал что-то подозревать, и вид у него был настороженный. Кристианссон одной рукой нервно теребил кобуру пистолета, другой вытирал фуражкой пот со лба.

Гюнвальд Ларссон выжидал, и глубокая тишина медленно вкралась в комнату. Потом он вдруг сжал кулаки и грохнул ими по столу так, что все задрожало.

— Ложь! — загремел он. — Каждое слово ложь, и вы это прекрасно знаете. Вы остановились у киоска с сосисками. Один из вас стоял возле машины и ел сосиску. Мимо вас — это верно — проехал велосипедист, и кто-то вам что-то крикнул. Но крикнул не велосипедист, а его сынишка, который сидел сзади на багажнике. И крикнул он не «полиция, полиция, картофельное рыло», а «полиция, полиция, картофельно пюре», поскольку ему всего три года и он еще не научился говорить как следует.

Гюнвальд Ларссон оборвал свою речь. У Кристианссона и Кванта лица стали багровыми. Наконец Кристианссон пробормотал:

— И откуда вы все это знаете?

Ларссон переводил уничтожающий взгляд с одного на другого.

— Ну, так кто из вас жрал сосиски?

— Не я, — отозвался Кристианссон.

— Скотина трусливая, — сквозь зубы прошипел Квант.

— А теперь я скажу, откуда я все это знаю, — сухо произнес Ларссон. — Велосипедист был возмущен тем, что два хама в полицейской форме целых четверть часа орали на него за то, что трехлетний несмышленыш что-то там сказал. Он позвонил и пожаловался, и правильно сделал. Тем более, что у него есть свидетели. Кстати, а пюре к сосискам было?

Кристианссон с мрачным видом кивнул головой.

Квант попытался занять последнюю оборонительную позицию:

— Легко ослышаться и ошибиться, когда у тебя набит рот и ты…

Подняв руку, Гюнвальд Ларссон остановил его излияния. Потом вынул записную книжку, достал из внутреннего кармана ручку и написал крупными буквами: УБИРАЙТЕСЬ К ЧЕРТУ

Вырвал листок и протянул его через стол. Кристианссон взял бумагу, посмотрел на нее, побагровел еще сильнее и передал Кванту.

— Я не в силах выговорить это, — произнес Гюнвальд Ларссон.

Кристианссон и Квант, взяв письменное указание с собой, удалились.

Обо всем этом Мартин Бек ничего не знал. Он сидел в своем рабочем кабинете в полиции на аллее Вестберга, и занимали его совсем другие проблемы. Отставив стул подальше, он вытянул ноги и водрузил их на выдвинутый нижний ящик письменного стола. Покусывая мундштук только что прикуренной «Флориды» и засунув руки глубоко в карманы брюк, Мартин Бек смотрел в окно. Он думал.

Поскольку Мартин Бек руководил государственной комиссией по особо опасным преступлениям, можно было предположить, что он размышляет над убийством в Сэдере, случившемся неделю назад и до сих пор не раскрытым. Или думает о неопознанном женском трупе, выловленном вчера в Риддарфьорде. Однако это было не так.

Он не мог придумать, чем кормить гостей, которых пригласил к себе домой.

В конце мая Мартин Бек получил двухкомнатную квартиру на Чёпмансгатан и уехал от семьи. Они с Ингой прожили вместе восемнадцать лет, но брак распался давным-давно, и уже в январе, когда его дочь Ингрид собрала вещички и перебралась к своему приятелю, они с женой договорились о разводе. Сначала она была против, но, когда вопрос о квартире был решен, ей оставалось только согласиться. Рольфу было всего четырнадцать лет, и Мартин Бек чувствовал, что она рада остаться вдвоем с сыном.