Виктор Пронин - Банда 4

— За мной не заржавеет, — заверил Пафнутьев.

— Сомневаюсь.

— Не сомневайся, деточка моя! — сказал Пафнутьев неожиданно жестко, неожиданно холодно, даже Овсов удивленно вскинул брови. Такого тона от Пафнутьева он не слышал. — Скажите мне вот что... Чтобы признать ребенка умершим, нужны ведь и заключения, и экспертизы, и подписи... То есть, в этом участвуют многие люди, я правильно понимаю?

— Почти. Многим в этом деле делать нечего. Достаточно главного врача. А уж он поставит в нужные места своих людей. Доказательств, следов, как выражаются в ваших кругах, не остается. Мертвые младенцы уничтожаются.

— Фамилия главного врача?

— Я не назову ни одну фамилию.

— Почему?

— Жить хочется.

— Кто-то мне постоянно говорил примерно эти же слова.

— Наверное, не только мне хочется жить, — улыбнулась Валя.

— А покупатели? Кто покупатели?

— Спонсором нашего роддома является некий... Простите, вы знаете, кто спонсор нашего роддома. Если вы обратитесь к нему, то это будет... По адресу.

— Чем-то, кроме пеленок и пипеток, он вас снабжает? — спросил Пафнутьев все еще раздраженным тоном.

— Да. Кадрами.

— Ага, — Пафнутьев склонил голову, осмысливая услышанное. — Так. Если я правильно понимаю... Главврач — его человек?

— Разумеется.

Пафнутьев хотел было еще что-то спросить, но тут вдруг увидел совсем рядом покачивающийся стакан с виски, который протягивал ему Овсов. Это была уважительная причина, чтобы промолчать, и он был благодарен Овсову за неожиданную паузу. Пафнутьеву все-таки требовалось время, чтобы осмыслить услышанное, слишком шокирующие сведения прозвучали. Он молча чокнулся с Овсовым, выпил, прислушался к себе и, убедившись, что все в порядке, что виски прибыло по назначению, осторожно поставил стакан.

— Ладно, — сказал Пафнутьев. — Обойдемся без фамилий, — Я могла бы назвать одну, — смущенно проговорила Валя. — Это наш спонсор, в этом нет никакой тайны. Мы все его любим и надеемся, что он не откажется от нас и в будущем.

Пафнутьев некоторое время смотрел на Валю в полном недоумении — ее слова настолько расходились с предыдущим разговором, что он впал в какое-то оцепенение и только странные жесты Овсова убедили его, что он не совсем сошел с ума — тот показывал на собственное ухо, потом на вентиляционную решетку — дескать, в этой связке надо искать отгадку. И Пафнутьев сообразил наконец — Валя опасается, что ее слова записываются и могут принести неприятности.

Странно, но именно эта маленькая заминка, эта дурацкая опасливость, уверенность, будто они живут в страшном окружении, которое всесильно и всеохватно, больше всего взбесило Пафнутьева.

— Знаете, ребята, кончайте дурака валять! Страшно им, видите ли, боязно им, видите ли! Я на острие ножа, я! А Андрей, мой водитель, вчера вашему спонсору, этому вонючему Бевзлину, в штаны выдавил бутылку мексиканского соуса, который по остроте может сравниться только с серной кислотой. До сих пор, наверное, отмывается ваш любимый спонсор! Но и это еще не все — его белоснежный шестисотый «мерседес» Андрей доверху наполнил говном из городской канализации.

И после всего этого прекрасно себя чувствует!

— Этого не может быть, — побледнев, сказала Валя.

Пафнутьев, не говоря ни слова, выхватил из кармана документы Бевзлина, которые передал ему Андрей, и бросил всю пачку на стол.

— Смотрите! Вот его записная книжка со всеми адресами! Вот его удостоверение! Вот его международные карточки, по которым он может, не тратя ни копейки, совершать кругосветные путешествия, жить на виллах Испании и Таиланда!

Андрей попросту набил ему морду как последнему шибздику и отобрал все эти бумажки! Это было вчера вечером. А сегодня утром Андреи привез меня сюда и в данный момент сидит в машине и поджидает, пока мы тут с вами перестанем шептаться и на решетки, на дырки, на щели в стенах оглядываться!

Длинным перламутровым ноготком Валя осторожно подцепила обложку какого-то банковского удостоверения и, увидев портрет Бевзлина, подняла на Пафнутьева изумленные глаза.

— Никогда бы не поверила, — прошептала она.

— А теперь, когда поверила, ответь мне, пожалуйста, на три вопроса. Только на три, не больше. Годится?

— Заметано, — кивнула Валя.

— Вопрос первый. Куда идут эти младенцы, кому они нужны в таких количествах, для каких таких целей?

— На запчасти идут. На Запад. На цивилизованный, культурный, благоустроенный Запад. Там люди тоже иногда болеют, а спасти их может только настоящий человеческий орган — печенка, почка, глаза, сердце... Состоятельные люди готовы платить любые деньги... Любые, в самом прямом смысле слова.

Оставшаяся часть младенца идет на всевозможные инъекции, сыворотки, выжимки...

Некоторым престарелым гражданам какой-нибудь Германии или какой-нибудь Голландии очень помогает. Не всегда, не всем, но помогает. Надежда умирает последней, — без улыбки закончила Валя.

— Хорошо, — кивнул Пафнутьев, хотя вертелись у него на языке десяток уточнений, хотелось ему все выяснить до конца, но надо было соблюдать уговор.Вопрос второй... Как мог ребенок попасть в руки этого пропойцы и прохвоста Самохина?

— Трудно сказать, — Валя повела плечом, словно отгораживаясь от этого вопроса. — Можно только предположить... Дети были подготовлены к отправке, законсервированы...

— Это как? — не удержался Пафнутьев.

— Что-то им вводят в организм, чтобы они какое-то время спали. Другими словами, чтобы вели себя смирно, не кричали, не визжали, не поднимали шум. Мало ли — таможня, досмотр, проверка... А они, возможно, упакованы в ящики, контейнеры... Об этом можно только догадываться. Так вот, дети, возможно, были законсервированы, подготовлены к отправке потребителю или заказчику, называйте его, как хотите... А тут подвернулся Самохин... И он попросту украл ребенка.

Это одно из предположений. Другие можете придумать сами.

— Понял, — Пафнутьев помолчал, бросил взгляд на невозмутимо сидящего Овсова — он вертел в руках бутылку из-под виски, пытаясь прочесть многочисленные наставления потребителю как пить, сколько, из какой посуды, в каком обществе — все это, оказывается, имело очень большое значение. — И последний вопрос, Валя... А кто вы там, в роддоме?

— Секретарь главврача.

— Там лучше, чем здесь?

— Это уже четвертый вопрос, но я отвечу... Там нет ночных смен...

— Разве? — обронил Овсов.

— Там нет обязательных ночных смен, если тебе так больше нравится, — Валя растрепала седые волосы Овсова. — Не думай об этом, Овес, не давай волю воображению.

— Если бы я давал волю воображению, то я, наверное, дал бы волю и рукам.

— У тебя руки и так заняты, — усмехнулась Валя. — Не отвлекайся. Мне пора,она поднялась. — Не вздумайте мне звонить, Павел Николаевич. У нас это не поощряется. Будьте осторожны, берегите себя.