Виктор Пронин - Банда 4

Худолей, не решаясь нарушить начальственные раздумья, пятясь, отошел к двери, неслышно отворил ее и выскользнул в коридор. И даже, удаляясь от кабинета, шел осторожно, большими шагами, стараясь ступать на носки.

Андрей вел машину по улицам города, время от времени бросая взгляды В зеркало — на заднем сиденье сидела выделенная Овсовым сестричка с младенцем на руках. Девочка спала, но на этот раз сон ее был вполне нормальным — она посапывала, постанывала во сне, пыталась пошевелиться, плотно запеленутая умелыми руками овсовских подчиненных.

Была еще одна причина, по которой Андрей настороженно поглядывал в зеркало заднего обзора — он опасался «хвоста». Несколько раз менял направление, въезжал во дворы, выезжал с противоположной стороны, пока, наконец, не убедился, что может спокойно ехать по указанному Пафнутьевым адресу.

— Кажется, мы уже проезжали по этой улице? — недоуменно спросила девушка.

— И еще поедем, — усмехнулся Андрей.

— Почему?

— Так ближе.

— Надо же, — удивилась девушка. И пока Андрей делал еще одну петлю по городу, она то хмыкала себе под нос, то краснела, то поглядывала в зеркало с каким-то игривым интересом. Не сразу, но Андрей догадался, в чем причина — сестричка решила, что он специально колесит по городу, надеясь подольше побыть с ней, с красавицей.

— У вас такая улыбка, будто хотите что-то сказать, но не решаетесь,сказала она, взглянув на него в зеркало.

— А что, бывают такие улыбки?

— Разные улыбки бывают, — девушка почему-то покраснела.

— Приехали, — проговорил Андрей.

— В каком смысле?

— В прямом, — Андрей остановил машину во дворе, заросшем кленовым кустарником. Девушка надула губки — он не поддержал ее готовности познакомиться, не увидел ее красоты, не пожелал переброситься шаловливыми словами. Поводов для обиды у нее действительно было более, чем достаточно.

Выйдя из машины, Андрей распахнул заднюю дверцу, чтобы помочь девушке выйти с ребенком, но что-то там у нее случилось — не то колготки пошли-поехали, не то с каблуком беда стряслась, не то обида приняла такие странные формы.

— Помоги же! — сказала она, протянув ребенка, и Андрею ничего не оставалось, как взять девочку. Пока сестричка выкарабкивалась из машины, он успел рассмотреть сморщенное личико младенца размером, как ему показалось, не более кошачьей морды. Андрей видел ребенка в таком возрасте едва ли не впервые в жизни и смотрел на это чудом выжившее существо с какой-то пристальностью, отмечая и вздернутый нос, и лиловый цвет лица, и родинку между бровями.

Почему-то именно эта родинка привлекла его внимание — маленькая, еле заметная, он даже решил поначалу, что прилипла какая-то крошка, и попытался ее снять мизинцем, но тут решительно вмешалась сестричка.

— Вы с ума сошли! — воскликнула она почему-то резко, с легкой девичьей злостью.

— А вы раньше этого не замечали?

— Можете уезжать, я сама отдам ребенка кому надо.

— Когда родите, милая девушка, — жестковато проговорил Андрей, — тогда и отдавайте кому надо. А этого ребенка поручено отдать мне. Я это и сделаю.

— Какой деловой! — воскликнула девушка опять с еле заметной злостью.

Андрей с любопытством посмотрел на нее, усмехнулся. Первым войдя в подъезд, он нашел нужную дверь, позвонил. Им открыла пожилая женщина в белом халате и тут же замахала рукой, торопя гостей быстрее проходить в дом.

Это были частные детские ясли.

В период начавшихся долгожданных общественных преобразований миллионы людей оказались выброшенными из привычной жизни, и вынуждены были заняться самыми неожиданными делами — сколачивали гробы на балконах, заводили коз в собственных спальнях, летали в Арабские Эмираты за лифчиками и трусами, случали породистых собак и торговали щенками в подземных переходах... Некоторым повезло больше, они находили дело не столь хлопотное — превращали свои квартиры в ясли на пять-десять детей и тем жили. В такую квартиру и попали Андрей с сестричкой и младенцем.

— Мне звонил Павел Николаевич, — сказала женщина, принимая ребенка. — Все в порядке, скажите ему, чтобы он не беспокоился.

— Беспокойство его пройдет, когда я ему позвоню, — Андрей слегка уколол сестричку, дав понять, кто здесь главный. Прямо в прихожей он набрал номер телефона и связался с прокуратурой. — Павел Николаевич? Докладываю обстановку...

Задание выполнено.

— Все, что нужно, доставил куда нужно и у тебя не возникло никаких неприятностей? — спросил Пафнутьев. Андрей лишь по этому его вопросу понял, насколько усложнилось положение — даже Пафнутьев из своего собственного, служебного прокурорского кабинета не решается говорить открыто.

— Да, — ответил Андрей.

— Ты ничего не заметил... Такого-этакого?

— Нет.

— Значит, все в порядке?

— Да... Я вам нужен?

— Подъезжай, там будет видно.

— Понял, — Андрей положил трубку.

Выйдя на улицу, он подождал замешкавшуюся сестричку. Похоже, она задержалась нарочно, чтобы заставить его помаяться на улице. Выйдя из дверей, девушка сбежала по ступенькам и, не взглянув в сторону машины, в которой сидел Андрей, пошла в противоположную сторону — видимо ждала, что он окликнет ее, догонит на машине, уговорит сесть. Но Андрей не окликнул, не позвал. Смотрел вслед удаляющейся девушке и не мог заставить себя произнести ни слова. Она замедлила шаги, оглянулась, бросив через плечо взгляд на его «Волгу».

Андрей не сдвинулся с места, пока девушка не скрылась за углом. Он наверняка знал, что она наблюдает сейчас за ним из-за киоска или автобусной остановки, но оставался на месте. Что-то мешало ему броситься вслед за девушкой, неплохой в общем-то девушкой. «Возраст? — спросил себя Андрей.Неужели возраст? Не должно бы...» Он знал, ясно понимал, как сильно изменился за последнее время. Суровее стал, молчаливее и спокойнее. И к себе относился уже без прежнего трепета. Будь, что будет — так примерно можно было объяснить его состояние.

Только теперь он понял слова китайца, который на каждом занятии напоминал о спокойствии. И вот пришло спокойствие, но с налетом какого-то пренебрежения, безразличия к самому себе. Да, Андрею стало не очень важно все, что с ним происходит и произойдет. И тогда он понял, что стал сильнее. Дошло до него еще одно — в любой схватке, кровавой или бескровной, он готов идти дальше, чем другие, он готов идти до конца, что бы его не ожидало — смерть, кровь, преступление... Противник это всегда чувствует, и, если у него нет такой готовности, он уклоняется, он не может бросаться в схватку, зная, что не готов к самому страшному.

А Андрей был готов.

И сейчас, вслушиваясь в себя, всматриваясь в себя, он осознавал перемены, которые с ним произошли, и был доволен этими переменами. Он нравился себе обновленным.