Виктор Пронин - Банда 5

— Может, Илья увез его куда-нибудь? — предположил Забой.

— Он в шлепанцах был, в пижаме, небритый! — шепотом прокричал Жестянщик.

Вынув из кармана ключ, который ему недавно вручил Петрович, он вставил его в замок, осторожно повернул раз, другой и толкнул дверь. В квартиру Жестянщик проскользнул на цыпочках, опасливо огляделся, прислушался. Так же тихо в прихожую вошел Забой, прикрыл за собой дверь.

В комнату первым вступил Жестянщик.

И невольно издал такой звук, будто чем-то поперхнулся.

Петрович лежал, откинувшись в кресле, грудь его была залита кровью, в старенькой пижаме можно было рассмотреть несколько окровавленных дыр от пуль. Длинные желтоватые зубы ощерились в неживой уже ухмылке, руки свесились вниз, серые уже ладони, подогнувшись внутрь, касались крашеного пола.

— Линяем, — сказал после долго молчания Жестянщик. Он словно вышел из оцепенения и, не поворачиваясь, попятился назад.

— Ничего не касайся, — сказал Забой. — А то еще и тут наследим.

Сдернув с вешалки обвисшую рубаху Петровича, Жестянщик старательно протер дверные ручки и, вбросив рубаху в прихожую, спиной закрыл дверь, стараясь не прикасаться к ней. Оба молча спустились вниз, пересекли двор, вышли на улицу и сели в машину — толстяк поджидал их. За всю дорогу ни Жестянщик, ни Забой не проронили не слова. И лишь когда снова оказались в гараже, когда отгородились от всего мира железными воротами и убедились, что, кроме них, здесь никого нет, решились переброситься несколькими словами.

— Что скажешь? — спросил Жестянщик.

— А что сказать... Хлопнули мужика. Он, похоже, чувствовал... Нехорошо, говорил, что к нему едет Огородников... Несколько раз повторил.

— Значит, Илья?

— Больше некому.

— Что будем делать? — спросил Жестянщик без обычной своей взвинченности. Увиденное в квартире потрясло его куда больше, чем Забоя. Распростертое в кресле тело Петровича, из которого еще сочилась кровь, серое лицо, желтые зубы, полуоткрытые в мертвой ухмылке глаза... И это был человек, который всего полчаса назад разговаривал, пил с ними водку, обещал помочь и просил о помощи... Вся эта картина до сих пор стояла у них перед глазами.

— Илью кончать надо, — сказал Забой.

— Ха! Кончать! А на фига?! Линять надо, понял?! Линять!

— Петрович сказал, что, пока Огородников жив, мы все на волоске... Он был прав.

— Это что же получается... Огородников решил от всех избавиться? Чистеньким выйти? А зубило в зубы он не хочет? — завопил Жестянщик и подбежал к воротам — ему показалось, что за ними мелькнула чья-то тень, он выскочил наружу, но там никого не увидел. Тогда он с грохотом снова захлопнул ворота и сунул в приваренные петли подвернувшуюся ржавую скобу.

Некоторое время оба молчали, пытаясь осмыслить происшедшее. Сквозь щели били узкие слепящие лучи солнца, в их свете кружила пыль, где-то рядом проносились машины, во дворе все еще стоял частник — они обещали ему немедленно заняться его машиной.

— Там мужик ждет, — вспомнил Забой.

— Подождет!

— Скажи, чтоб завтра приходил... Нечего ему тут делать. Без него хватает.

— Тоже верно.

— И ключи пусть оставит.

— На фига?! — Жестянщик, кажется, вскрикивал и взвивался каждый раз, когда чего-то не понимал.

— Машина может пригодиться... Сегодня вечером.

— Да? — Жестянщик замер на какое-то время, потом медленно повернулся к Забою. — А что... И в самом деле... Ну ты, Гена, молоток, ну, молоток! С тобой не забалуешь!

— Не надо со мной баловать, — серьезно ответил Забой.

Пока Жестянщик ходил во двор и договаривался с толстяком на завтрашний день, Забой сидел в углу, глядя на залитую маслами землю. Тяжелые пальцы со въевшимся в них мазутом, ржавым металлом он скрестил, локти поставил на колени. Мысли его текли медленно, рывками, но в правильном направлении. Забой не метался, как его друг Жестянщик, он спокойно и неторопливо думал, как быть дальше. И пришел к единственному вопросу, который задал Жестянщику, едва тот появился, победно позвякивая ключами от машины.

— А это... Как с трупом? — спросил Забой.

— С каким трупом?

— Петровича... Он же остался в квартире.

— Ну и пусть, тебе-то что?

— Завоняет, загниет... Червь пойдет... Нехорошо это, не по-людски.

— Ты что же предлагаешь — труп выкрасть и похоронить с музыкой? С венками? С рыдающими толпами? — куражился Жестянщик, выкрикивая все новые и новые свои вопросы.

— Не надо его выкрадать... Хлопотно это... Опасно. Попадемся. Ментам надо позвонить.

— Кому?! — От неожиданного предложения Жестянщик, кажется, даже подпрыгнул на месте.

— Пусть они забирают, пусть и хоронят.

— Ты что, совсем умом тронулся? Какие к черту менты? Может, сходить к ним, может, лично дать показания?

— Петровичу не понравится, что мы его оставили... Он загниет, его черви съедят, — негромко продолжал Забой. — Обидится на нас... Он, может, и ключ специально дал для такого случая... Чтобы подстраховаться. Его же там никогда никто и не найдет... Надо ему помочь.

— Кому?!

— Петровичу.

— Нет Петровича, Гена! Его нет! Труп остался! Мясо! Кишки! Говно и моча!

— Здесь Петрович, — негромко проговорил Забой. — Я чувствую. Он слушает нас.

— Что-о-о? — протянул Жестянщик издевательски, но почему-то шепотом и тут же опасливо обернулся, всматриваясь в темные углы гаража. — Гена, тебе плохо?

— Ты как хочешь, а я позвоню... Петровича им не взять, он уже на воле... А труп надо похоронить. Он еще не раз отблагодарит нас.

Жестянщик упал перед Забоем на колени, но не от потрясения, он поднял ладонями его голову, заглянул в глаза.

— Не надо, Женя, я в порядке... У нас на шахте, пока последний труп из завала не вытащат, работу не начинают. Вроде и похоронены, вроде и в земле, а вот ищут. Неделю ищут, две, три... Пока не найдут, добычу не начинают. И поиски не прекращают. Я на шахте вырос, Женя. У нас так. Ты извини, конечно, но я позвоню.

— Хорошо! — вскочил Жестянщик. — Хорошо. Но с условием!

— Ну?

— Куда угодно, но не к ментам. Звони на телевидение, в военкомат, в кинотеатр, в прокуратуру, наконец, но не ментам!

— Как хочешь. — Забой пожал крутыми плечами. — И это... Илья тоже на нас. Иначе Петрович не простит.

— Знаешь?! — вскочил Жестянщик. — Хватит! С этим загробным миром, потусторонними видениями, кладбищенскими потешками...

— Он здесь, — тихо сказал Забой.

— Кто?!

— Петрович.

Жестянщик круто повернулся и вышел, с грохотом бросив за собой железную дверь, врезанную в ворота. Забой слышал, как он что-то поддал во дворе, что-то опрокинул, матернулся вслух и наконец смолк, свернув за угол гаража. Тогда Забой поднялся, подошел к небольшому столу, покрытому газетой с жирными пятнами от колбасы. Присев к столу, он принялся внимательно рассматривать газету, потом повернул ее к себе другой стороной и наконец нашел то, что искал. После статьи о расстреле семьи Суровцевых были приведены несколько телефонов, по которым можно позвонить, если кому-то станет что-либо известно о преступлении. Оторвав от газеты клочок с номерами телефонов, Забой свернул его пополам и сунул в нагрудный карман рубашки.