Елена Топильская - Жизнь честных и нечестных

Потом, в День прокуратуры, двадцать восьмого мая, бедный Лешка неожиданно напился, а я была единственным трезвым человеком в нашей прокурорской компании, потому что было море водки" только одна бутылка сухого вина, а я водку не пью; И когда мы вышли из конторы и двинулись в направлении метро, Лешку мне пришлось тащить на себе, он так и норовил прилечь на лавочку или под кустик. Я терпеливо вытаскивала его из-под кустиков (остальные наши девушки только хихикали надо мной) и наконец донесла его до метро. У входа на станцию Лешка поднял голову, встрепенулся — откуда только силы взялись! — и бодро сказал: «Ну, девушки, до метро я вас довел, теперь я спокоен», после чего нырнул за турникет, а я осталась стоять с открытым ртом от такой наглости. Но в этом весь Лешка.

Через некоторое время господин Горчаков сам втравил меня в неприятности, но, правда, сам мужественно взял надо мной шефство. Дело было так: я собиралась уходить домой в препоганейшем настроении, поскольку накануне имел место очередной скандал с супругом, да еще и затяжной, прерываемый, только уходом на работу, а когда я приходила домой, скандал продолжался с новой силой, но с прежней тематикой: какая я плохая мать и жена.

В общем, жить не хотелось, а тут Горчаков с гнуснейшим предложением — «зайди на полчасика». Я из вежливости зашла, у Горчакова в кабинете сидел его приятель из уголовного розыска, Андрей, довольно симпатичный парень, а на столе стояла водка. Они мне объяснили, что Андрею вручили орден за Чечню, куда тот ездил прошлой весной, и я должна вместе с ними отметить это выдающееся событие. Поскольку я готова была уцепиться за любой повод, чтобы оттянуть встречу с мужем, я опрометчиво согласилась, но предупредила, что водку я не пью, организм не принимает. «Какая фигня, — сказал Горчаков, — а мы ее тебе пепси-колой разбавим, ты водки и не почувствуешь». И я поддалась на эту провокацию.

Они налили мне водки, разбавили пепси-колой, очень хорошо пошло, настроение у меня улучшилось, а потом, как в истории про Винни-Пуха, «они посидели еще чуть-чуть, и еще чуть-чуть…» Потом они вдвоем провожали меня до дома, а я все норовила прилечь в сугроб. Они меня оттуда деликатно вынимали, а я, полная раскаяния, говорила им, что не стоит меня провожать, «если меня изнасилуют — так мне и надо!»

Дома меня стошнило, после чего я легла на диван, а надо мной склонился муж и стал кричать, что я опустилась до предела и меня пора ставить на учет в наркологический диспансер. Я в душе горячо с ним соглашалась, но мне было так мерзко его слушать, что я стала про себя молить Бога: пусть меня вызовут на какое-нибудь страшное происшествие, и желательно до утра.

Бог услышал мои молитвы, и тут же зазвонил телефон: дежурный прокурор сообщал, что на улице Надеждиной расстреляли машину с тремя бандитами и мне следует прибыть на место происшествия. Я позвонила Лешке, сообщила ему эту радостную новость, и он, видимо, испытывая угрызения совести за то, что меня напоил, вызвался поехать со мной. К тому времени, когда пришла машина, я уже протрезвела, но чувствовала себя ужасно и даже пожалела, что напросилась на выезд, потому что теперь безумно хотела только одного — прилечь и заснуть.

По дороге водитель оперативной машины рассказал нам, в чем заключалось происшествие. Трое «быков», только что вышедшие из сауны, были расстреляны неизвестными, когда садились в машину напротив детской школы искусств. К нашему приезду тела для удобства осмотра вытащили из машины и перенесли в вестибюль школы.

Мы вошли в школу, и нашему взору открылась такая картина: посреди огромного, залитого светом вестибюля школы искусств, на гладком мраморном полу, лежали рядком три трупа, чистенькие, с еще не просохшими после бассейна волосами; во лбу у каждого, словно звезда у племенного быка, зияла аккуратненькая дырочка. Можно было только мечтать о таком выезде — чисто, сухо, тепло, в наличии стул, стол, телефон… Кроме того, к своему огромному облегчению, я заметила за столом знакомого следователя — Сашку Баркова, дежурившего по городу, — который уже приступил к написанию протокола.

Однако ситуация осложнялась тем, что один из главных участников осмотра — судебно-медицинский эксперт Юра Кравченко — находился в том же состоянии, из которого я вышла пару часов назад, — он был вусмерть пьян. Правда, многолетняя закалка человека, имеющего доступ к спирту, не позволяла ему упасть рядом с трупами на мраморный пол, и говорил он связно, но что говорил!

Кравченко обстоятельно доказывал, что осматривать трупы в такой обстановке он не может, поскольку нет никаких условий для этого, и света нет достаточного, заявлял он, щурясь на люстры. Все присутствующие пытались уговорить его начать осмотр, но безрезультатно.

— Нет, нет и нет, — упирался Кравченко, — трупы надо везти в морг и осматривать там в секционной, в надлежащей обстановке, здесь я осматривать не буду, осмотр получится некачественный.

Барков умоляюще посмотрел на меня:

— Маша, выручай; Кравченко к тебе давно неравнодушен, воспользуйся своими чарами, уговори его осматривать здесь, а то мы до утра прокантуемся; только на тебя и надежда.

Делать было нечего; с мыслью о том, что хоть таким образом я принесу пользу обществу, я подошла к Кравченко и стала упрашивать его осмотреть трупы на месте. Юрка долго ломался, я исполняла вокруг него ритуальные танцы, с моей стороны потребовались жертвы в виде трех поцелуев в щечку, но наконец он сдался.

— Ну ладно, — с чувством сказал он, — только ради тебя, Маша!

С сознанием выполненного долга я тут же отправилась в пустой гардероб, где уже давно присмотрела себе скамеечку. Присев на нее, я подложила под голову свою меховую шапку и задремала. Сквозь сон я слышала какой-то бред Кравченко о том, что он не будет продолжать осмотр… Горчаков позже рассказал, что после того, как я пошла в гардероб спать, «цирк огни не погасил». Кравченко категорически заявил, что при Машке штаны с трупов снимать не может! Трупы мужские, а она женщина, и оскорблять ее нравственность видом обнаженных гениталий он не будет — не то воспитание! Горчаков попытался ему втолковать, что я работаю следователем десять лет, трупов осмотрела немерено, и в штанах, и без штанов, и не такое видала, но Юра стоял на своем.

Тогда Горчаков объяснил, что я сплю и ничего не увижу. Недоверчивый Кравченко заглянул в гардероб, убедился, что я действительно сплю, но одежду с трупов снял только после того, как поставил между гардеробом и трупами кордон из трех милиционеров, которые своими широкими спинами должны были заслонить от меня непотребную картину…

Но все это было очень давно. Водку я с тех пор в рот не беру даже с пепси-колой.