Елена Топильская - Мания расследования

Нетрудно догадаться, кому в итоге было поручено дело об умышленном убийстве господина Карасева. Как только этот принципиальный вопрос разрешился, и на руководящем уровне была названа моя фамилия, довольный важняк убыл восвояси. Лешка добросовестно помог мне с допросами свидетелей и с оформлением бумажек типа сопроводительной к телу в морг и описи вещдоков, но как только представилась возможность, тут же прыгнул в свою таратайку и сбег.

Чуть раньше отбыл и Кораблев, на протяжении всего осмотра старательно изображавший полное равнодушие к происходящему. Зато ему на смену прискакали аж трое оперов из ОРБ [4], которые приплясывали от перспективы заглянуть в карасевские апартаменты, поскольку обыск в квартире потерпевшего напрашивался в качестве неотложного мероприятия. Даже не подходя ко мне, они пошушукались с городским начальством и уже увели в сторонку карасевских охранников, которые явно смирились со своей участью, готовились провести ночь в здании ОРБ и, похоже, только молили Бога, чтобы не в изоляторе временного содержания.

Можно было бы, конечно, поскандалить на эту тему, но я скандалить не стала, и даже сама себе удивилась. Пускай попристают к телохранителям, что-то подсказывало мне, что уж карасевская охрана тут ни сном ни духом, тем более, что всю полезную информацию Лешка Горчаков от них уже получил и зафиксировал в протоколах допросов.

Тем не менее от слишком активного присутствия начальников у меня безумно разболелась голова. Поставив точку в протоколе, я покидала в сумку бумаги и уголовно-процессуальный кодекс, заехала в дежурку РУВД заштамповать свежевозбужденное дело, после чего решительно объявила, что еду домой.

Мигулько, сопровождавший меня в РУВД, удивленно покосился в мою сторону. Хоть он не промолвил ни слова, я понимала, что означает его взгляд: на повестке дня стоял обыск в квартире Карасева, а там — по результатам: если в ходе обыска будет обнаружено что-то, проливающее свет на сегодняшнее убийство, то без следователя не обойтись. Я безропотно написала постановление о производстве неотложного обыска, приколола к нему отдельное поручение нашему убойному отделу и ОРБ одновременно, только предложила Костику сначала попробовать договориться с родственниками, чтобы они пустили сами осмотреть квартиру, — дабы не заморачиваться с судебным подтверждением законности обыска, проведенного без санкции. И помахала им ручкой. Пусть они обшаривают квартиру, фиксируя все на видео, я потом посмотрю.

Уже подъезжая к дому, я подумала, что раньше не отнеслась бы так халатно к расследованию убийства по горячим следам; извиняло меня только то, что мысли мои были заняты исчезновением Нагорного, а задействованная в сегодняшнем убийстве машина его жены прочно связывала два этих события. И я чувствовала, что, раскрутив исчезновение Нагорного, я пойму все про убийство Карасева.

Войдя в квартиру в десять минут второго, я застала потрясающую идиллию: мои мужчины сидели на диване плечом к плечу, законный супруг доктор Стеценко увлеченно читал газету «Спид-инфо», а великовозрастный ребенок не менее увлеченно играл в «Плейстейшен».

Сил ругаться уже не было; я подошла к ребенку и попыталась укоризненно на него посмотреть. Помню, что моей маме это удавалось, она никогда на меня не кричала, просто смотрела так, что хотелось немедленно сделать все, что нужно родителям, и даже больше, стать образцом для подрастающего поколения, всегда говорить правду, одеваться так, чтобы нравиться пожилым родственникам, и получать одни пятерки. Именно под этим взглядом я уже в сознательном возрасте долго не разводилась с мужем, созрев для этого в душе, но боясь огорчить маму.

Но то ли мой уставший взгляд не обладал достаточной силой, то ли у поколения «пепси» выработался стойкий иммунитет против родительской воли… В общем, максимум, чего я добилась, — это бурчания ребенка, чтобы я отошла и не загораживала собой экран.

Понимая, что явившись домой глубокой ночью, смешно проверять, мыл ли ребенок уши и сделал ли уроки, я попыталась хотя бы запихнуть его в постель. И потерпела сокрушительную неудачу. Не отрываясь от экрана, сын мне просто сообщил, что спать не хочет, поэтому не считает целесообразным ложиться в постель. И более уже на меня не отвлекался. Я произнесла краткую, но доходчивую речь про значение режима в жизни подростка, но на пятой минуте ораторства вдруг обнаружила, что меня с интересом слушает муж, отложив газету, а ребенок даже не делает вид, что обращает внимание на то, что я говорю. Поэтому я замолкла на полуслове и стала просто разглядывать сына, благо не так часто удавалось мне это сделать.

С грустью отметила я изменения во внешности Хрюндика, произошедшие за последние несколько месяцев. Во-первых, он перестал стричься и отрастил непотребную челку, которую по утрам старательно вытягивал к кончику носа. Во-вторых, проколол себе нижнюю губу и сделал пирсинг, не без влияния некой девочки-одноклассницы, которую я про себя прозвала «белобрысой лахудрой», хотя та пока еще ни в чем передо мной не провинилась.

Правда, о пирсинге он мечтал давно и регулярно ныл, чтобы я финансировала эту акцию, и, в конце концов, я сдалась, посчитав, что запрещать это невинное, в общем-то, мероприятие бессмысленно, пусть сделает себе дырку в губе, засунет туда этот самый пирсинг, поносит и в конце концов поймет, как это смешно и неудобно.

Однако, проколов губу и заполучив туда какую-то сомнительную серьгу с шариком, мой безалаберный ребенок проявил чудеса организованности: в точном соответствии с данными ему в салоне инструкциями приобрел перекись водорода, ватные палочки, какие-то таблетки со сложным названием, растворял их в строгой пропорции и двадцать раз в день промывал свою дырку в губе. И ведь хватало же терпения! Вот если бы это терпение, да на мирные цели, мечтала я, но на выполнение домашних заданий такая организованность не распространялась. И неудобств, причиняемых наличием постороннего предмета в губе, он, казалось, не замечал. Время шло, а он все не разочаровывался в пирсинге.

И вот, с тоской созерцая вульгарнейшее металлическое кольцо в губе Хрюндика и размазанную по глазам челку, я как-то отстраненно подумала, что мне понадобится немало душевных сил, чтобы признать за своим ребенком право выглядеть так, как ему хочется. Да, длинные лохмы выглядят неопрятно, но это с моей точки зрения. Когда я пытаюсь довести это до сведения ребенка, он мгновенно парирует, что ему вот не нравится моя прическа, и хоть ты тресни. Справедливости ради следует сказать, что лохмы чистые, голову он моет регулярно.

Вот удивительно: я ведь прекрасно помню, как боролась со старшим поколением за то, чтобы мой внешний вид соответствовал не бабушкиным представлениям о приличной барышне, а представлениям моих друзей о современной девушке. Когда я училась в девятом классе, бабушка сшила мне юбку, которая была всем хороша, кроме длины. Прекрасно понимая, что в дискуссии вступать бесполезно, я как отличница по предмету «Домоводство» тихой сапой укоротила юбку на десять сантиметров, тщательно отгладила и повесила в шкаф; через пару дней вытащила ее, надела и убедилась, что укоротила мало, юбка по-прежнему была мне длинна.