Николай Леонов - Свинцовый аргумент

– Но ведь идет же какое-нибудь следствие? – с еле заметным интересом спросил мужчина, нехотя взяв из хлебницы кусок хлеба.

– Какое-нибудь идет, – ответил гость, пережевывая то, что отправил в рот. – А к чему оно придет, кто его знает? Может, ни к чему и не придет. Все только началось. Будут экспертизы, будут возвраты дела на доследование... Короче, одной волокиты на полгода. Ну а потом срок. Как же без него-то, без родимого? Надо гением быть, чтобы Крячко отмазать. Гуров – не гений. Так что поедет твой кровный обидчик на твои же нары.

– На свои, – поправил его мужчина, погрузившись в неприятные воспоминания, которые ему остались в наследство от тюрьмы.

– Естественно, на свои, – закивал гость. – Убивал-то он.

Евгений плеснул еще по рюмочке и снова удалился в кухню.

– Пусть, гад, подергается, – сказал бывший заключенный. – Помучается бессонницей, поспит у параши. – Он, последовав примеру, тоже взял тарелку и налил себе горячего, съел, преодолевая полное нежелание, несколько ложек ухи. Он боролся со своим отвратительным состоянием.

Ночной гость первым поднял рюмку и подмигнул всем сидящим за столом.

– Вот за это и выпьем по второй. Чтобы Крячко спал у параши!

Все дружно грохнули раскатистым открытым смехом.

– Он на ментовской зоне будет сидеть, – сказал рыжий подручный.

Он не любил долго молчать, а мужчине с татуировкой на плече понравилось, что в разговор включились новые собеседники. Этот человек осознал, что за столом общая боль, и что он не один со своим грузом, что ему все хотят помочь. До недавнего времени он действовал только из желания мести, очень хотел отомстить, но когда все свершилось, ему почему-то стало дурно. Дело он сделал ладно и скоро, но по дороге к Жене почувствовал ужасную тошноту, которая с того момента не покидала его. Он словно вымазался в крови или в грязи, налипшей на него толстой коркой, и ее невозможно было смыть.

В тот день он весь вечер проторчал в баре в ста метрах от Женькиного дома и напился до невменяемости. А ночью у него вдруг разболелось сердце, чего никогда раньше не бывало. Про сердце он вообще молчал за столом. В этой компании жаловаться на здоровье было бы просто нелепо. К убитой он ничего не испытывал. Он даже не запомнил ее лица. Все ломки, которые происходили с ним, творились как будто бы сами по себе, не имея ничего общего с преступлением. Но внутренний голос постоянно повторял ему, что он мучается именно потому, что убил ни за что. И это была правда. Прежде он мог в такие минуты оправдать себя перед собой же, а в этот раз у него не было оправданий, и он впервые в жизни был ненавистен самому себе.

– Но там тоже есть параша. Для такого козла везде параша найдется, – гневно добавил рыжий после паузы.

Ночному гостю было все равно, от чего именно терзается его напарник. Он приехал не успокаивать его, даже не думал, что найдет старого товарища в таком подавленном состоянии. Он прибыл поговорить насчет новой крупной поставки кокаина. Именно это было главной причиной его сегодняшнего визита.

– Ладно, теперь о главном, – наконец сказал он. – Когда и сколько?

– В любой момент и сколько угодно, – мужчина на мгновение оторвался от еды, но не поднял на собеседника глаз.

– Сколько угодно мне не надо. – Тарелка с ухой постепенно опорожнялась, еда была настолько аппетитной, что ночной гость собирал ложкой последние капли. Он даже наклонил тарелку, поддерживая ее салфеткой, скомканной в левой руке. – Мне надо двадцать тонн. Пришло время освежить кое-какие каналы. Там народ начал прибывать из зоны. Такие мастодонты подтягиваются – крышу рвет... Они всю Москву на уши поставят. А куда деваться? Жизнь такая. Всем работа нужна, все жрать хотят. Шныри побегут по ночным клубам, по новым притончикам в Подмосковье. Сейчас особый час... Урожайный.

Он наконец управился с ухой и приступил ко второму. Вторым блюдом было пюре с рыбными котлетами.

– Молодежь – она всегда была тупая, а сегодня как с цепи сорвалась. Того хотят, этого... Пусть берут на пробу, нам-то что. Так что будем углубляться, осваивать периферию.

Недавний зэк все еще ковырялся в тарелке с ухой.

– Хорошо, – чем больше он ел, тем сильнее в нем просыпались жизненные силы. – У меня тут накрыли старый путь доставки. Будем новый налаживать. Трофимыч будет возить. Скажешь, куда доставлять-то будем?

– Пока не скажу, – ответил негромко гость. Он улыбнулся, котлета показалась ему необыкновенно сочной и вкусной. Конечно, он доверял своему подельнику, но тем не менее считал совершенно ненужным преждевременно говорить о столь специфических подробностях. В конце концов, это была его привилегия. Он же не совался в дела подельника. – У нас теперь будет новое место.

Он разломил котлету на четыре части и, давясь слюной, отправил в рот первый ароматный обжигающий нёбо кусок. Вилку он положил перед собой и, немного отряхнув пальцы, потянул из-за пазухи стопку долларов толщиной в пять миллиметров.

– Это тебе, – он перебросил через стол пачку денег. Подельник поймал ее на лету и в ту же секунду отправил в задний карман брюк. – И не бери в голову. Ты все правильно сделал. Ну их в задницу! Все они – дуры непробиваемые. И безмозглые, как тараканы, – он жевал котлету и горько ругался. – От них одни беды. Шапито привет передай, если увидитесь. Скажи, что я очень доволен. Но не допускай, чтобы он тебя о чем-то расспрашивал. Особенно обо мне. Шапито – черт. А черти могут сдать за пять копеек... Пусть придумает что-нибудь, чтобы его парни молчали, а орать будет – и ему шило в печень, а потом на свалку. Понял? – Он подобрал вилку и ее кончиком резко ткнул в сторону собеседника, наглядно демонстрируя свою мысль. – Баб жалеть нельзя. Это я тебе точно говорю. Я побольше пожил. Ты молоток, я тебя уважаю. Я тебе больше скажу, ты – профи! Дай пять! – и он протянул жилистую руку для обмена рукопожатием. – Главное, держись. Через месяцок отляжет.

Мужчина напротив невольно поглядывал на то, как его собеседник поминутно утирает усы, поедая котлету, и ему казалось, что это его самого употребляют в качестве угощения. Он плохо слышал собеседника, а скорее всего, вообще не слушал. Его занимали свои мысли. Но это зрелище его раздражало. Что бы ему сейчас ни говорили, в его сознании навязчиво и потому неотступно находилась только мертвая молодая девушка, покрытая тюлем, открытое поле, холодный осенний день, гроб и вой ее родных. Это была яркая и потому впечатляющая картина.

Говоря откровенно, это было не первое такое преступление на его веку, и обычно они проходили чисто и гладко, но, может быть, оттого, что на этот раз разбираться пришлось не со столичными кровожадными ворами и рэкетирами, он оказался психологически не готов к такому убийству. Убитая ни на минуту не выходила из его головы. Он держался, шутил, но внутри у него поселилась настоящая паника. Он просто не представлял, как помочь себе в такой ситуации.