Говард Фаст - Повести и рассказы

Я предчувствую, дорогой Хэрри, что многое в моем рассказе может шокировать тебя. К примеру, то, что большую часть времени наши дети на носят одежды. Половые различия всегда были для них совершенно естественной вещью, и их восприятие секса было таким же органичным, как для нас то, что мы едим и пьем. И даже более органичным, потому что они не страдали жадностью ни в сексе, ни в пище, и у них не было никаких язв — ни в желудке, ни в душе. Они целуют друг друга и заботятся друг о друге и делают много такого, что во внешнем мире было бы квалифицировано как недопустимое или низкое. Но что бы они ни делали, от них веет красотой, свободой и радостью. Возможно ли это? Признаюсь тебе, что именно такого рода впечатления составляли мою жизнь почти двадцать лет. Я нахожусь среди детей, безгрешных и здоровых, и они похожи то ли на богов, то ли на кумиров.

Я позже опишу тебе историю жизни детей с их каждодневными буднями. То, чем я делюсь с тобой сейчас, только оборотная сторона их выдающихся способностей и талантов. У нас с Марком никогда не возникало сомнения относительно результатов нашего эксперимента. Мы знали, что если будем контролировать окружающую среду, наши дети, как мы и предполагали первоначально, узнают гораздо больше, чем их ровесники во внешнем мире. В свои семь лет они легко оперировали научными понятиями, изучаемыми обычно на уровне колледжа или высшей школы. Этого и следовало ожидать, и мы были бы очень разочарованы, если бы их способности не развились в достаточной степени. Но огромной радостью и одновременно неожиданностью для нас стало то, на что, впрочем, в глубине души мы надеялись и рассчитывали, удивительный расцвет умственных способностей, как правило, блокированный во внешнем мире.

Вот как это произошло. В первый раз — с китайским ребенком на пятый год нашей работы. Во второй — то же проявилось в маленьком американце, потом в бирманце. Самое странное, что такая метаморфоза не показалась нам чем-то необыкновенным. Мы даже не совсем понимали, что происходит. Так продолжалось до седьмого года нашей работы, когда детей, прорвавших этот барьер, стало пятеро.

Однажды мы с Марком прогуливались в лесу. Я очень отчетливо помню тот прекрасный калифорнийский день, прохладный и чистый. На лужайке мы заметили группу детей. Их было примерно двенадцать. Пятеро образовали небольшой круг, а шестой находился в центре. Они сидели на корточках, и их головы почти соприкасались. До нас донесся их радостный, хотя и несколько приглушенный смех. Остальные дети сидели футах в десяти от них и внимательно наблюдали за происходящим.

Когда мы подошли ближе, дети, сидящие поодаль, приложили палец к губам, подавая нам знак, чтобы мы молчали. Мы с Марком остановились и продолжали следить за этой странной игрой, не нарушая ее ни единым словом. Примерно через десять минут находящаяся в центре круга маленькая девочка вскочила на ноги и взволнованно закричала:

— Я поняла вас, я поняла вас, я поняла вас!

В ее голосе звучала необычайная радость. Ничего подобного мы раньше никогда не слышали, даже от наших детей. И в тот же миг все дети бросились к ней. Они обнимали и целовали ее и исполнили в ее честь танец, полный ликования и радости. Мы с Марком постарались скрыть удивление и любопытство. Впервые мы увидели в наших детях то, что было выше нашего понимания. Но тем не менее нам удалось сразу выработать реакцию на случившееся.

Дети подбежали к нам, ожидая поздравлений. Мы улыбались и радовались вместе с ними.

— Теперь моя очередь, мама, — сказал мне сенегальский мальчик. — У меня тоже почти получается. Теперь мне могут помочь уже шесть человек. Мне будет легче.

— Вы ведь гордитесь нами! — выпалил другой мальчуган.

Мы согласились, что гордимся ими, но от дальнейших объяснений постарались уклониться. В тот же вечер на совещании педагогов Марк рассказал о случившемся.

— Я тоже заметила нечто подобное на прошлой неделе, — подтвердила преподаватель семантики Мэри Хенгель. — Я наблюдала за ними, но они не заметили меня.

— Сколько там было детей? — спросил профессор Гольдбаум.

— Трое. Четвертый был в центре круга. Их головы соприкасались. Я подумала, что они так играют, и ушла.

— Они не делают из этого секрета, — заметил кто-то из педагогов.

— Да, — сказала я, — они совершенно уверены в том, что нам ясно, что они делают.

— Но ни один из детей не говорил при этом ни слова! — воскликнул Марк. — Я могу поклясться.

— Да, они только слушали, — подтвердила я. — Они смеялись, как смеются какой-нибудь веселой шутке. Впрочем, точно так же смеются дети, если им очень нравится какая-нибудь игра.

В разговор снова включился профессор Гольдбаум. Он сказал очень серьезным голосом:

— Вы знаете, Джин, вы всегда считали, что мы должны вскрыть огромные ресурсы заблокированных в нас умственных резервов. Я думаю, наши дети нашли способ сделать это. Мне кажется, они учатся читать мысли.

Ответом на слова профессора была тишина, вдруг наступившая в аудитории. Первым заговорил Артвотер, один из наших психологов. Он, с трудом подбирая слова, произнес:

— Я не думаю, что в это просто поверить. Я исследовал все тесты и статьи по телепатии, опубликованные у нас в стране, включая чепуху Дьюка и прочие глупости. Нам известно, что колебания, происходящие в мозгу человека, настолько слабы, что не могут служить средством общения.

— Есть еще статистический фактор, — заметила математик Рода Лэннон. Если бы человек обладал такой способностью хотя бы в потенциале, должны были быть зарегистрированные свидетельства этого.

— Я не отрицаю, что такие явления могли быть зарегистрированы, добавил один из наших историков, Флеминг. — Но можем ли мы определить точно, что в ходе истории, изобилующей убийствами и разрушениями, было результатом телепатии?

— Я думаю, что могу согласиться с профессором Гольдбаумом, — сказал Марк. — Наши дети становятся телепатами. Меня не убедил ни статистический аргумент, ни аргумент, высказанный историком. Я считаю, что это не так, потому что основная цель, которую мы в нашей работе преследовали, создание особой среды, и поэтому мы вправе рассчитывать на особые результаты. В истории не было зарегистрировано ничего подобного нашему эксперименту — воспитанию высокоодаренных детей в специально созданных условиях. Кроме того, телепатия — это такая способность, которая или раскрывается в детстве, или не раскрывается никогда. Я думаю, что профессор Хенингсон согласится с моим предположением, что в нормальном человеческом обществе барьеры в развитии умственной деятельности закладываются уже в детстве.

— Более того, — подтвердил наш ведущий психиатр профессор Хенингсон, ни один ребенок в нашем обществе не избавлен от этой участи. Умственные барьеры навязываются всем и каждому. В раннем детстве блокируются целые участки головного мозга. Это абсолютный закон человеческого общества.