Владимир Ломейко - Рыцари свастики

Он остановился и в упор смотрел на Роланда.

— Видишь ли, — медленно начал тот, — я не хочу отрываться от занятий. Мне столько нужно еще сделать. А кроме того, что дают эти демонстрации? Вот мы ездили в Баварию, шумели, протестовали, а им начхать на это… Признаться, мне это все порядком осточертело. Я хочу, чтобы меня оставили в покое…

Адольф фон Тадден стоял у окна «Нидерзаксен-халлё» и смотрел на море людей, собравшихся перед зданием этого крупнейшего в городе зала, со смешанным чувством. Его самолюбию льстило, что съезд его партии привлек такое внимание общественности и собрал огромную демонстрацию протеста. Такого не было ни во время первого, ни во время второго съезда НДП: значит, с ними считались, они стали силой, достойной сопротивления. В то же время его не могло не беспокоить последовательно нараставшее движение за запрет партии, движение, в котором выступали уже не просто разрозненные одиночки, но целые организации профсоюзов, студенческие и молодежные союзы. И бессильная ярость комком подкатывала к горлу, когда он вчитывался в лозунги демонстрантов: «Долой фашистов!», «Запретить НДП!»

Сзади к нему подошел Леопольд фон Гравенау.

— Гейдельберг тоже там есть? — мрачно спросил его барон.

— Да, небольшая труппа. Вон там, где два парня держат лозунг «НДП растет на дерьме ХДС— СДПГ», — ответил фон Гравенау, стараясь уловить настроение шефа.

— Разбираются, — пробурчал фон Тадден и отвернулся от окна.

Леопольд фон Гравенау, поколебавшись несколько мгновений, осторожно сказал:

— Все обращают внимание на тот факт, что в проекте программы под пунктом тринадцатым: заключительная речь — стоит ваша фамилия. Говорят, что с заключительным словом выступает вновь избранный председатель…

— Ну и что же? — оборвал его фон Тадден.

— Только одиночки морщатся: мол, неудобно предвосхищать события. Большинство одобряет: нечего играть в прятки…

С улицы донеслись лозунги: «Долой НДП!», которые хором скандировали демонстранты. На небольшой самодельной трибуне стоял Вальтер Биркнер.

— Только объединенные решительные действия всех демократов могут заставить правительство прислушаться к голосу протеста против растущей опасности неонацизма, — говорил он хрипловатым, простуженным голосом. — Общество, в котором рождается второе поколение нацистов, осталось прежним. Сегодня так же, как и тогда, монополии поддерживают фашизм, потому что буржуазно-либеральные партии не в состоянии надежно прикрыть их власть и обеспечить новый поход за «Великую Германию». Посмотрите, как надежно охраняют неонацистов наши власти. Они пригнали сюда полторы тысячи полицейских, по одному на каждого делегата. У них три мощных водомета и свора овчарок. И все это на тот случай, если мы с вами захотели бы разогнать это коричневое сборище. Официальный Бонн заботливо охраняет НДП, которая открыто смеется над бундестагом и требует усилить агрессивный курс во внешней политике. Но власти сразу же разгонят любой митинг, где запрещенная компартия потребует изменить нынешнюю политику. Это потому, что у нашей демократии два подхода к ее критикам: она Слегка журит тех, кто критикует ее справа, но смертельно ненавидит всякого, кто критикует ее слева. Исторический опыт говорит: без КПГ нет демократии. Поэтому, требуя запрета НДП, мы одновременно должны требовать отмены решения конституционного суда о запрете КПГ. Только объединившись, западногерманские демократы могут добиться успеха в своей борьбе против неонацизма.

— Верно! — воскликнула симпатичная белокурая девушка, стоявшая внизу у трибуны.

Ее поддержали еще несколько человек.

— Что ты так посмотрел на меня, Роланд? Разве он не прав? — спросила Эрика.

Рядом стоявший Роланд серьезно взглянул на нее и вдруг неожиданно широко улыбнулся:

— Меня удивляет не то, что ты права на этот раз, а то, что ты бываешь права слишком часто.

— И всегда немножко раньше, чем это поймут другие, — добавил Герд и подмигнул Роланду.

Все трое дружно засмеялись.

— А знаете, — голос Герда стал вдруг серьезным, — мне только что Хорст Вебер сказал, что Биркнера уволили из газеты.

— За что? — вырвалось у Эрики.

— Редактор сообщил ему, что они сокращают аппарат редакции и поэтому больше не нуждаются в его услугах. Но Хорст сказал, что в редакции открыто говорят о секретном звонке из Бонна. Он последовал сразу же после того, как Биркнер вошел в Комитет за отмену запрета КПГ.

— Да-а… — задумчиво протянул Роланд. — Выходит, что самый болезненный удар нанесли ему не его враги — инкогнито, а все то же батюшка государство…

Над площадью перед трибуной плотной стеной стояли люди. Многие из них держали над головами зонтики — шел мелкий осенний дождь. Было слякотно и зябко. Пронизывающий ветер пробирался сквозь складки одежды и холодил спины. У тех, кто пришел без зонтов, по мокрым лицам стекали крупные капли дождя, от непокрытых голов шел пар. В такую погоду хорошо сидеть дома в теплых шерстяных носках и пить свежезаваренный горячий кофе. Но люди молча стояли перед зданием «Нидерзаксенхалле».

В фойе «Нидерзаксенхалле» продавали свежий номер газеты «Дейче нахрихтен», специально посвященный третьему съезду партии. Каждый из делегатов считал своим долгом заплатить 70 пфеннигов за газету, помеченную № 45, чтобы поддержать свою партию материально и получше сохранить в своей памяти этот незабываемый день. Через всю первую страницу огромными буквами было написано: «Конгресс немецкой оппозиции». И далее в шапке номера стояло: «В эти три дня демократическая парламентская оппозиция Федеративной Республики Германии представляет себя общественности внутри страны и за рубежом. На этом конгрессе закончатся обе фазы создания партии. Партия начнет новый отрезок своего пути, который через земельные выборы в Баден-Вюртемберге приведет национал-демократов в составе сильной оппозиции в бундестаг».

Третий съезд НДП собрался, чтобы принять новую программу партии и избрать новое руководство. На съезд прибыло около полутора тысяч делегатов, представлявших тридцать три тысячи членов партии. Но состав сидевших в зале резко отличался от прошлогоднего. Теперь явно доминировала самоуверенная, горделивая осанка бюргеров, познавших вкус власти. Среди делегатов было 48 депутатов ландтагов, сотни городских советников и бургомистров. Это уже были не новички, робко просунувшие ногу в дверь немецкой политики. Это были бывалые политиканы, уверенно чувствовавшие себя на любой общественной трибуне. Они уже готовы были к тому, чтобы без лишних стеснений оттереть плечом от кормила власти робких либералов и показать, как делается настоящая немецкая политика.