Йорн Хорст - Закрыто на зиму

Петтер Эйкелид молча открыл принесенную с собой папку с документами. Достал сделанные группой негласного наблюдения фотографии плотно сбитого мужчины среднего роста, возрастом ближе к сорока. На нем была светлая льняная рубашка, чуть расстегнутая на шее, так что с внутренней стороны воротничка сверкала толстая золотая цепь. Он улыбался, приподнимая уголки губ, остальное лицо выглядело совершенно бесстрастным. Черные густые волосы были зачесаны назад, и то, как он прищурился от яркого солнца, заставляло Вистинга думать о сонной пантере или о другой большой и опасной хищной кошке, разбуженной в неудачное время.

– Сто килограммов – это большая сделка, – прокомментировал Нильс Хаммер.

Лейф Мальм кивнул.

– Уличная стоимость кокаина варьируется в зависимости от его степени очистки. От двухсот до четырехсот крон за грамм – стандартная цена.

Вистинг подсчитал в уме. Сотня кило – это оборот в двадцать – сорок миллионов норвежских крон.

– Деньги отмывали потом в развлекательной отрасли и инвестировали в рестораны, бары и собственность, – продолжал Лейф Мальм. – Три недели назад у нас появился источник, близкий к Руди Мюллеру, и мы узнали, как организация функционирует. Торговля кокаином – только часть их деятельности. Они забирают десять килограммов раз в три недели. Партии доставляются контактами Руди Мюллера в Южной Европе, их везут лодкой из Дании через Скагеррак.

– Это вполне соответствует нашему испанскому следу, – прокомментировал Хаммер и кратко сообщил о телефоне, найденном возле места преступления.

– Операции, по нашим сведениям, проходят именно так, – подтвердил Лейф Мальм. – Все обговаривается заранее, и когда партия прибывает, на мобильный отправляются только короткие сообщения, которые нельзя отследить. Товар выгружается на сушу, оплата наличными забирается.

Вистинг узнал схему контрабанды. Именно так основная часть травки попадала в страну, когда он начинал работать в полиции вот уже скоро как тридцать лет назад. Тогда курьеры использовали рыбацкие шхуны, сейчас перевозки, вероятно, осуществлялись на больших скоростных лодках, которые могли преодолеть морское пространство за несколько часов.

– Но в пятницу что-то пошло не так, – сказал он, переходя к делу.

Лейф Мальм кивнул, плотно сжав губы.

– У Петтера Эйкелида сегодня была встреча с источником в первой половине дня.

Молодой полицейский прекратил жевать.

– Вообще-то мы не знаем, что пошло не так, – сказал он, впервые подав голос в этой беседе. – И деньги, и товар исчезли, двое мужчин мертвы.

Вистинг посмотрел на Лейфа Мальма.

– Вы сказали по телефону, что Руди Мюллер потерял одного человека.

Петтер Эйкелид ответил вместо коллеги:

– Того, кто не вернулся на лодке в Данию. Наш источник предполагает, что найденный сегодня утром в лодке мужчина – это как раз пропавший датчанин.

– Я не совсем понимаю, – признала Кристине Тиис. – Получается, что двое мужчин приплыли на лодке из Дании с десятью килограммами кокаина, а двое приехали из Осло с деньгами, чтобы забрать товар?

Она проиллюстрировала сказанное, согнув руки и проведя ими по поверхности стола, так что они встретились прямо перед ней.

– Потом все пошло плохо. Раздаются выстрелы, мы находим два трупа, и деньги, и наркотики пропали.

Лейф Мальм мягко улыбнулся ей.

– И мы, и Руди Мюллер думаем, что речь идет о краже. Думаем, что кто-то узнал обо всем и сбежал с деньгами и товаром.

Нильс Хаммер поднялся и забрал колбу, только что наполнившуюся кофе.

– Сколько денег? – спросил он и раздал всем чашки.

– Два миллиона, но Руди ответственен в том числе и за наркотики.

– Каким образом?

– Стоящие за этим европейцы расценивают сделку состоявшейся и считают, что не получили своих денег.

– У нас есть какие-то предположения о том, кто может стоять за кражей денег и наркотиков?

Петтер Эйкелид выудил пачку жевательной резинки из кармана, выдавил подушечку и положил в рот.

– Нет, – ответил он резко.

Хаммер вновь сел на место.

– Руди Мюллер ведь должен подозревать, откуда утечка.

– Он землю роет, чтобы это выяснить.

Вистинг поднял голову от своих записей.

– У вас есть какая-нибудь информация о тех, кто приезжал забрать товар?

– Мы думаем, что знаем имя убитого.

Петтер Эйкелид вытащил распечатанное из базы фото молодого мужчины с круглыми глазами. Лицо было бледным, на подбородке и щеках рассыпались веснушки.

– Это Тронд Хольмберг, – объявил следователь. – Младший брат сожительницы Руди. Он не объявлялся с тех пор, как их видели вместе с Руди в баре «Шазам Стейшн».

Вистинг почувствовал, как в диафрагме вдруг образовался узел. Название ресторана, одним из совладельцев которого был Томми, будто ударило его кулаком. У него пересохло во рту, он отпил воды из стакана.

– «Шазам Стейшн»? – переспросила Кристине Тиис.

– Это один из ресторанов, совладельцем которых является Руди Мюллер, – объяснил Петтер Эйкелид. – Если в обгоревшем теле в катафалке опознают Хольмберга, мы здорово продвинемся.

Вистинг почувствовал, как сдавило горло, он прокашлялся, но першить стало только сильнее.

– Это не Хольмберг, – сказал он.

Он сглотнул слюну и доложил о том, что узнал после вскрытия. С большой долей вероятности труп в катафалке принадлежал водителю.

Вистинг тяжело дышал, тер ладони друг о друга, слушал гул от реплик коллег за столом, а сам пытался привести мысли в порядок. Руди Мюллер был совладельцем «Шазам Стейшн». Мужчина, который до вчерашнего дня жил с его дочерью, тоже был совладельцем этого заведения. Другими словами, Томми вел бизнес с человеком, который представал сейчас ключевой персоной в масштабном деле об убийстве.

Вистинг выругался про себя. Где была его голова все эти годы? Он решил отстраниться от отношений между дочерью и ее ровесником датчанином. В основном потому, что знал о его прошлом, видел его личное дело. Он решил тогда держать рот закрытым, во всяком случае пока не увидит, как развиваются их отношения. А когда отношения устоялись, он продолжил молчать.

Вистингу совершенно не хотелось вмешиваться в личную жизнь Лине.

Он должен был сосредоточиться, чтобы казаться беспристрастным. Он прожил уже достаточно, чтобы понимать: к интуиции стоит прислушиваться. Именно она помогала ему в серьезных делах. Теперь речь шла о его дочери, самом важном человеке в его жизни. Вистинг проклинал себя самого и свою мягкотелость. Из-за страха оттолкнуть дочь он держал при себе все, что на самом деле думал о ее отношениях с Томми. Он позволил ей жить собственной жизнью и теперь мучился из-за информации, без которой предпочел бы обойтись. Его терзало беспокойство о благополучии дочери.