Дэвид Хьюсон - Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

— Не забудь про цветы… — прошептала она.

— Не забуду. Мы справимся.

Бирк-Ларсен нагнулся, поднял черное платье, протянул ей.

— Мы справимся с этим, — повторил он.

Внизу Вагн Скербек возился с мальчишками — на этот раз не в красном комбинезоне, а в черном свитере, черных джинсах. И с серебряной цепью на шее.

— Антон, это всего лишь ваза, не волнуйся ты так.

Бирк-Ларсен услышал эти слова, когда пробирался между круглыми столами и складными стульями, оглядывал приготовленную посуду, закуски на подносах, затянутых фольгой.

— Вот я однажды бутылку разбил, — говорил Скербек. — Я вообще делал много глупостей. А кто их не делает?

— Давайте садиться в машину, — велел Бирк-Ларсен. — Пора ехать.

Скербек посмотрел на него:

— А как же Пернилле?

— Она поедет с сестрой.

— Мама не едет с нами? — спросил Антон, забираясь в машину.

— Они с Лоттой нас догонят.

Скербек сказал:

— Тайс, я тут думал… Та женщина в гимназии. Наверное, не стоит нам говорить с ней.

— Почему?

Скербек подбирал слова:

— На тебя и так много свалилось… А она, может, вообще ничего толком не знает… Только сплетни.

— Вчера ты говорил совсем другое.

— Да, просто…

Бирк-Ларсен насупился, посмотрел на Скербека сверху вниз — тот был ниже. И слабее. Их отношения всегда были такими, давным-давно их выстроила грубая сила и кулаки.

Направив палец в лицо Скербека, Бирк-Ларсен отчеканил:

— Я хочу знать.

Чиновник городской администрации Олав Кристенсен сидел в кабинете Хартманна и разглядывал плакаты — о программе интеграции, о ролевых моделях, о будущем.

В свои двадцать восемь он выглядел гораздо моложе. Свежее, открытое лицо. Примерный мальчик.

Было заметно, что он вспотел.

— У нас возникла небольшая проблема, — сказал Хартманн. — С личными делами учителей, которые вы для нас подбирали.

Недоуменная улыбка.

— А что с ними не так?

— Одного дела не хватает.

Помолчав несколько секунд, Кристенсен выдвинул предположение:

— Потерялось?

— Не очень хорошо получилось, а, Олав? Как у нас построена работа? Мы просим, вы приносите. — Хартманн не спускал с него взгляда. — Так ведь мы работаем?

Кристенсен молчал.

— Вы не собираетесь отвечать?

— Может… дело затерялось, когда мы перевозили архив.

— Может?

— Да, так я сказал.

— Это ратуша. Документы здесь хранятся сотни лет! Хранятся в сейфах под замками.

Хартманн ждал, что скажет Кристенсен, и тот наконец выдавил:

— Да.

— Мы уточняли у архивной службы, — вступила Скоугор. — Ни один сейф при перевозке архивов не был потерян. И нет ни одного рапорта об утраченных документах.

— Тогда, может быть, кто-то ошибся, раскладывая дела по папкам.

Так как Хартманн и Скоугор молчали, Кристенсену пришлось продолжать:

— У нас проходят практику студенты… Стажеры. Мне очень жаль, от ошибок никто не застрахован.

Хартманн встал, отошел к окну, посмотрел на улицу.

— Забавно, что эти стажеры потеряли именно ту папку, которая нам нужна. Ту, которая нужна полиции. Теперь полицейские считают, будто это я скрыл от них документы. Они считают, будто мне есть что скрывать.

Кристенсен слушал и кивал.

— Я разузнаю, что произошло, и сообщу вам.

— Не нужно, — сказал Хартманн. — Не утруждайте себя. — Он подошел вплотную к молодому чиновнику и произнес: — Вот как мы поступим: в понедельник проведем официальное расследование. Чтобы четко выяснить, кто виноват.

— Расследование?

Кролик в свете фар. Олень под прицелом.

— Но если папка сама вернется на место чудесным образом, — добавил Хартманн, — то, конечно, никакого расследования не понадобится.

— Простите, но мне больше нечего сказать.

— Отлично. Тогда у нас больше нет вопросов.

Кристенсен ушел.

— Я вспомнил его, — сказал Хартманн. — Он участвовал в конкурсе на должность директора школы в прошлом году. Самонадеянный юнец. Я отсеял его на первом этапе. И вот теперь он мстит.

— Ты думаешь, он работает на Бремера?

— Не знаю. Да это и неважно. Главное то, что у него есть доступ в нашу сеть. Пусть все сменят пароли. Давай будем бдительнее.

Хартманн заглянул в помещение штаба.

— Где, черт возьми, Мортен? Знаю, вчера я погорячился, но…

— Он позвонил и сказал, что заболел. У него большие проблемы со здоровьем, Троэльс. Эта работа не для него.

— У него диабет. Ему то хуже, то лучше. Иногда у него бывают перепады настроения, но к этому вполне можно приспособиться.

Она села на край дивана.

— Я пришла сюда пять месяцев назад. Сколько работал на тебя Мортен?

Ему пришлось задуматься.

— Если не считать перерывы… Не помню. Он всегда был со мной.

— А сколько времени тебя считают конкурентом Бремера?

Амбиций ей было не занимать. Но амбиции — это хорошо, без них не бывает свершений.

Она коснулась его щеки.

— Мы справимся и без Мортена, — сказала Риэ Скоугор. — Не нервничай.

На улице было ясно и холодно. Резкое зимнее солнце не грело. Вокруг суматоха выходного дня: люди ходили по магазинам, семьи прогуливались с детьми.

Олав Кристенсен остановился на площади и позвонил.

— Верните мне ту папку, — сказал он.

В городской администрации все менялось. Никто не мог точно сказать, что будет завтра. В трубке тишина.

— Вы слышите?

Он сердился, хотя понимал, что ведет себя неправильно. Но поделать ничего не мог. Хартманн не дурак. И не наивный добряк. Кристенсен видел сегодня его глаза с очень близкого расстояния.

Расследование!

Документы в архиве все до одного подписаны, учтены, пересчитаны, разложены. Если кто-то берет документ, об этом делается запись. Хартманну двух часов хватит, чтобы узнать: все личные дела по той гимназии, включая дело Кемаля, были выданы ему, Олаву Кристенсену. И ничего не придумать, никак не оправдаться. В один момент его карьера полетит к черту.

По-прежнему из телефона ни звука.

— Послушайте, вы! Я оказал вам большую услугу! — Мальчик, шагающий мимо с парой красных надувных шаров, испуганно вздрогнул от его крика. — Теперь мне нужна ваша помощь. Я говорил, что не стану молчать, если…

А это было совсем уж глупо. Последняя фраза слишком похожа на угрозу. Олав Кристенсен отлично понимал, с кем имеет дело. Такому человеку не угрожают.

— Послушайте… Я только хочу сказать…

Ни слова, ни звука. Не стало слышно даже его медленного ритмичного дыхания.

— Алло? Алло?

Коричневый кирпичный шпиль пронзал бледно-голубое небо. Мелодично били колокола. Перед церковью толпы людей, репортеры, фотографы.

Лунд думала об убийстве. О том, как его раскрыть, как вести расследование.

Что, если он тоже здесь? Тот человек, который держал Нанну взаперти, насиловал ее, бил, мучил девушку часами? Криминалисты что-то начинали нащупывать. Мыло на ее коже было свежим и не таким, как у нее дома. Под ногтями нашли следы крови и порезы — тот, кто стриг ей ногти, делал это неуклюже или торопливо. Сколько объяснений могло тут быть? Только одно. Он где-то искупал ее, отмыл ее измученное тело и окровавленную кожу, подрезал ей ногти, пока она боролась с ним. А потом выпустил в ночной лес, босую, в тонкой майке. Чтобы она бежала, пока…