Сергей Сергеев - Кремль

– Значит, вы хотите получить государственную помощь и помешать иностранным компаниям скупить ваши акции? – уточнил Ратов.

– Вы правильно меня поняли. Сами разберемся. Мы готовы сотрудничать с государством в полном объеме. Ну и конечно, рассчитываем на финансовую поддержку. Бюджетную.

«Еще один озабоченный денежным вопросом «патриот», – подумал Ратов. – Как только финансы «поют романсы», бизнесмены сразу становятся патриотами и государственниками».

– Если потребуются документы, любая помощь, скажите – все будет предоставлено в кратчайшие сроки, – поспешил заверить Воронов, уловив тень сомнения.

– Мне нужно подумать. Я с вами свяжусь. – Ратов посмотрел на часы.

– Очень просим помочь, – многозначительно повторил Воронов и незаметным жестом положил на стол свою визитную карточку. – Здесь мой мобильник. Звоните в любое время, даже ночью.

– Нет уж, спасибо. Ночью у меня более приятные занятия, – попробовал пошутить Ратов.

Он чувствовал, что в этой истории есть и второе дно, заложен какой-то подвох, скрыто некое лукавство. Но пока не мог понять, в чем именно. И зачем его просил помочь многоуважаемый Борис Павлович Бровин? После беседы с Вороновым это стало еще более непонятным.

«Все намного проще. Хотят получить деньги. Возможно, даже согласны отдать акции в залог государству. Ладно, разберемся».

«Разбирайся-разбирайся, только поскорее», – прочитал Ратов в напряженном взгляде Воронова, который мало гармонировал с его доброжелательной улыбкой.

«Странно все это. Нужно переговорить с дядей», – решил Ратов и вспомнил нетипичное для Бровина смущение, с каким обычно вальяжный и шумный хирург смиренно попросил встретиться с генералом и по возможности ему помочь.

По возможности. Если не затруднит. Легко сказать!

В тот вечер перед входом в Плехановку Ратову удалось убедить Марику прогулять лекции и увлечь ее в новый ресторан-клуб, открывшийся в районе Пироговки.

Для массовой тусовки, сопровождаемой танцами и оглушительной музыкой, было еще рановато. Низкие столики освещались торшерами, напоминающими своим приглушенным светом купе поезда, уносящегося ночью в заснеженную темень. Кресла и диваны отливали искусственно состаренной кожей. Голые стены из беленого кирпича высотой в три этажа с несколькими рядами окон будили в памяти католические соборы раннего средневековья. Налет суровости и аскетизма смягчался розоватой подсветкой ламп-спотов и бронзовых итальянских светильников, свисающих с потолка.

Ратову нравилась подобная эклектика, и в прошлом он спешил поделиться своими открытиями с Мариной. Однако завернуть в этот клуб они так и не успели, и здесь Игорь чувствовал себя абсолютно свободным от воспоминаний.

– Как тебе дизайн? – спросил он Марику, незаметно переходя на ты.

– Нравится. Но я терпеть не могу люстры в любом виде. Мне кажется, они здесь лишние.

– Пока еще тихо, можно спокойно поговорить. Здесь вкусно кормят.

– Я как раз вспомнила, что проголодалась, – призналась Марика. Она вела себя естественно и совершенно не стеснялась Ратова.

«Может, считает меня слишком старым? Или, наоборот, держится со мной как со сверстником?»

– Очень хорошо. Тогда заменим духовную пищу физической, – незатейливо пошутил Ратов.

– Так не договаривались. Вы обещали мне прочитать тысячу лекций.

– Мы, кажется, перешли на ты, – напомнил Игорь.

Марика кивнула, хотя могла бы возразить, что об этом они не договаривались.

«Как же похожа на Марину. Не отличишь! Но ведет себя сдержанно. Или скрытная, или присматривается – все же первая встреча».

– Я выбрала. Салат с тунцом и баранина с бамбуком, – сообщила Марика.

– Прекрасный выбор. Что-нибудь выпьешь? Красное вино?

– Чай зеленый с жасмином.

Сделав заказ, Ратов, не теряя ни секунды, стал рассказывать о том, что думает о современной экономике, кризисе, своих друзьях и о том, как они пытаются выбраться из «этой глубокой, как бы поточнее выразиться, ямы или еще чего-то, в общем, понятно, о чем идет речь».

Марика постепенно оттаяла, с интересом слушала, вовремя смеялась и к месту хмурилась, а потом с неподдельным аппетитом расправилась с художественно разложенным салатом и остреньким от маринада мясом в густом ароматном соусе.

– Ты москвичка? – спросил Ратов.

– Да, родилась в Москве. У меня все обычно. Отец по образованию инженер, работает в крупной компании. Мать преподает в школе. Математику. Ну а мне приходится и работать, и учиться. Впрочем, я не расстраиваюсь. А вы, то есть ты, человек успешный?

– Почему ты так думаешь?

– Бросается в глаза. Уверенные манеры. Дорогая одежда. Любитель и знаток ресторанов. И, как я думаю, женщин.

– Не хотелось бы сразу оправдываться, но вообще-то я научный работник, – озабоченно заметил Ратов. Ему не хотелось, чтобы Марика считала его примитивным бабником. Тем более что девушка она серьезная и наблюдательная. И очень красивая.

– Это шутка? Научные работники так не выглядят. Взгляд у них туманный, далеко в своих мыслях, хорошими духами не пахнут. Ботинки не блестят, как зеркало.

«Мой доблестный дед, генерал Ратов, сказал бы иначе: ботинки, вылизанные, как у кота яйца», – подумал Игорь, но этой мыслью не поделился.

– Марика, я не шучу и не обманываю.

– Никогда не обманываешь? – серьезно спросила Марика.

– Никогда. Точнее, очень редко, – сказал Ратов и покраснел.

Каждый вечер Игорь звонил Марике, и они долго разговаривали – иногда час или даже два. Только после этого он с блаженной улыбкой засыпал и утром, убегая на службу, ждал вечера, чтобы услышать знакомый и уже такой близкий голос.

Однажды он не удержался и проверил, нет ли новых писем от «бывшей Марины». Украдкой заглянул в электронный почтовый ящик, словно опасаясь, что его застанут за этим занятием. Писем не было, и Ратов вздохнул с облегчением. Произошло чудо. Еще несколько дней назад он задыхался от тоски, а сейчас даже не хотел вспоминать об этих мучениях. Переболел.

Несколько раз Игорь и Марика встречались в кафе и ресторанах, выбрались на привезенную в Москву из Лондона уникальную выставку картин и акварелей британского художника Тернера, просто бродили по вечернему городу. Это времяпрепровождение не самым благотворным образом сказывалось на учебе Марики, но Игорь выручил ее, передав свои конспекты и записи.

Они целовались, и объятия становились все более жаркими. Но на предложения заскочить к нему на чашечку кофе Марика неизменно отвечала отказом.

«Или она что-то скрывает, или очень серьезно относится к нашим отношениям и не хочет спешить», – терялся в догадках Ратов.

Он тоже не хотел спешить. Желание клонировать Марику по образу и подобию Марины, используя их потрясающее внешнее сходство, уже казалось нелепым. Иногда он ловил себя на мысли, что идеализирует Марику. Она обладала всеми достоинствами Марины, но не успела испытать сильных потрясений и разочарований. В ее словах, взглядах, реакциях не чувствовалось обозленности, которая сквозила у Марины в каждом слове накануне их расставания.