Сергей Сергеев - Кремль

– Могло быть и лучше, но он охраняет мое личное пространство. Я ему за это благодарна. Кстати, он счастлив здесь, в Москве. Как поросенок, которого греют розовым светом. Обожает щи и котлеты, русскую классическую музыку. Летом будет гонять на мотоцикле.

– Щи и классическая музыка – прекрасное сочетание. Действительно достойный человек. Как говорится, каждая жена заслуживает своего мужа.

– Каждая женщина создает своего мужа. Это – точнее. – Марина сделала ударение на слове «создает». – Не злись.

– Почему ты позвонила?

– Не могу забыть тебя. Но я, кажется, не вовремя. Не очень-то зовешь вернуться.

– А ты бы вернулась?

– Разумеется, нет. Как поживает мой клон?

– Прощай, – сухо сказал Ратов.

Он хотел сказать мягче, но в горле першило. И даже саднило. Наверное, действительно простудился.

«Зря назвала Марику своим клоном. Она добрее и лучше».

По крайней мере ему хотелось так думать.

В трубке опять раздавались гудки. Вечные гудки, как зов парохода, затерявшегося в тумане.

Наступала полночь. Марика уже должна была приехать.

Игорь чувствовал себя необычайно легко – Марика не была пленницей многочисленных комплексов, сомнений, невысказанных симпатий и антипатий, которыми страдала «бывшая Марина». Эти комплексы поначалу не бросались в глаза, но потом все равно проявлялись – уже в виде крика, скандала, упреков и слез.

И все же Ратов не мог избавиться от ощущения, что и в Марике скрыто много тайн, которые он еще не разгадал.

В моменты близости Марика менялась до неузнаваемости: становилась требовательной, ненасытной, удивительно сильной. Она терзала его и себя, заламывая себе пальцы, теряя сознание, с чудовищной энергией стискивая его разгоряченное тело. Потом старалась сдержать страсть, отстранялась, становилась бесчувственной, а вскоре вновь распалялась, беспощадно догоняла его, и они одновременно достигали вершины.

В ней словно жили два разных человека – застенчивый и осторожный, которого в любой момент подстерегал другой – беспощадный, решительный и рисковый. Пока этот второй раскрывался лишь во время близости, но Игорь не исключал, что вскоре он станет более раскованным, откровенным и, возможно, вытеснит первого – деликатного и стеснительного.

Но парадоксальное заключалось в другом – он начинал любить Марику в разных и несовместимых ее проявлениях. Если раньше он мог с одинаковым желанием думать о Марине и о ее клоне Марике, то теперь облик Марины тускнел, размывался, стирался в памяти. Марика овладела им полностью, но кто она в реальности – он до сих пор не знал и не хотел думать об этом.

Сознание по-прежнему раздваивалось. Только раньше оно металось между двумя женщинами, а теперь раздвоение происходило в образе Марики. Это влекло и завораживало.

«Чем больше размышляешь о характере женщины, тем меньше в нем понимаешь», – успокаивал себя Ратов.

И был прав.

Владелец компании «Ферросплавы» Даниил Морев собирался на новогодние каникулы в Куршавель. В последнее время он стал заядлым любителем горнолыжного спорта вдобавок к увлечению теннисом.

Большой теннис благотворную роль сыграл, позволив Мореву установить во времена «царя Бориса» полезные связи, которые были на вес золота. Причем в буквальном смысле. Если взвесить подмахнувших его бумаги чиновников и приобретенные благодаря этим подписям золотые слитки, то первая категория была намного ценнее. Хотя весили новые правители, невзирая на теннис, банное вытапливание жировой прослойки и тяжелое, постоянное похмелье, как правило, не менее центнера.

Горные лыжи пока такой форы не дали. Доступ к телу самых выдающихся горнолыжников был затруднен, а приобретенные на курортах связи среди соратников по цеху, таких же олигархов и «косившего» под них разномастного жулья, приносили скорее неприятности.

Полезные увлечения, бывшие в моде при советских лидерах, практичный Морев не успел освоить по причине возраста. Но не вызывало сомнений, что при Хрущеве он был бы ревностным поклонником кукурузы, а при нечленораздельном Брежневе приобрел бы пагубное пристрастие страстно целовать коллег по работе и зарубежных гостей в губы. Не ради плотского удовольствия, а для пользы дела и в знак бескорыстной дружбы.

Нельзя исключать, что он попытался бы даже говорить на понятном Брежневу и его престарелым «одноклассникам» языке. Как писала одна чешская газета, просим учесть, что Генеральный секретарь во время визита в Прагу сказал не «сосиски сраные», а «страны социализма». Хотя, конечно, нужно повышать качество колбасных изделий.

К счастью, новомодное увлечение горными лыжами пришлось Мореву по душе и помогало восстанавливать физическую форму, страдающую от кризисов, неплатежей, человеческой черствости и прочих неприятностей.

«Силы еще потребуются», – размышлял Морев.

Он готовился к новой крупномасштабной операции, для чего срочно нужны были крупные финансовые вливания.

Многоходовка была рискованной – предстояло обмануть одновременно и российское государство, и зарубежных кредиторов, которые, по замыслу Морева, должны были приобрести пустышку – акции, не обеспеченные реальной собственностью. Полученные средства стоило пустить на приобретение сильно подешевевших активов, цена которых в будущем пойдет вверх и позволит Мореву не только погасить долги, но и расширить позиции на рынке.

Эти, казалось бы, взаимоисключающие действия прекрасно укладывались в задуманную схему.

Придется сформировать противоестественный союз с основными конкурентами, чтобы заинтересовать государство предложениями «Ферросплавов». Обращения компании не должны выглядеть как мольбы о спасении или циничные заигрывания в стиле «Два пишем, три в уме». Они призваны стать воплощением стратегического плана по созданию сверхмощной национальной компании, способной конкурировать с самыми крупными мировыми корпорациями.

Звучит. И отвечает настроениям. И этим нужно пользоваться. Чем выше цель, тем она доступнее при творческом подходе и готовности пойти на риск. Легче предсказать, что будет через пятьдесят лет, чем завтра. И Морев успешно пользовался этим, охотно подпевая официальной мечтательности, но компенсацию за свой восторг предпочитал получать не в светлом будущем, а немедленно.

Однако с годами эти ухищрения накладывали отпечаток на характер самого Морева. Про него говорили: выпросить у олигарха хотя бы десять тысяч «зеленых», и даже на благое дело, нереально. Откажет в грубой форме и год будет вспоминать. А попросишь под каким-либо туфтовым, но красивым предлогом миллион или два – даст и глазом не моргнет.