Дмитрий Лекух - Командировка в лето

– Нет, Сань. С этим у них все нормально. А вот с другим… Представь себе на секунду гибрид эстонской практичности и горских представлений о чести… Офигеешь.

– И что?

– А ничего. – Князь, кряхтя, полез в карман за сигаретами. – Мне, например, жениться пришлось – по большой любви и из врожденного чувства порядочности. Потом развестись, потому как нормальный человек этот гибрид долго выносить не в состоянии, даже несмотря на частые командировки. Двое парней теперь безотцовщиной растут… – Он наконец-то справился с сигаретами и теперь дергал колесико золотой зажигалки – точной копии той, что вчера сунул в карман Глебу. – Блин!!! Лучше б она стервой была конченой, а то…

– А то – что?

Тут терпение Ларина лопнуло, и он приготовился закатить Сашке хороший подзатыльник.

Хорошо, что машина вовремя остановилась. Приехали.

На взлетном поле лениво махал винтами эмчеэсовский МИ-8, неподалеку тусовался мэр в окружении небольшой свиты.

В сером свитере, синих джинсах и черном кожаном пиджаке он смотрелся куда лучше, нежели в дорогом костюме от кутюр и остроносых полуковбойских башмаках с огромными металлическими пряжками.

Глеба аж передернуло, когда вспомнил.

А так – очень даже ничего себе дядька…

Ну, да ладно.

Не до этого.

Они загрузились в «вертушку», и Художник тут же начал требовать, чтобы ему соорудили «люльку», снимать облет. Бедные эмчеэсовсцы, судя по всему, никогда не имевшие дела с отчаянными столичными телевизионщиками, для которых война – что мать родна, сопротивлялись и требовали расписку, что если этот псих выпадет или кокнет дорогостоящую аппаратуру, они тут не при чем.

Расписку Ларин им тут же, разумеется, изобразил – прямо на коленке, но они все равно артачились, законно утверждая, что расписка – это, разумеется, дело хорошее и в суде им наверняка зачтется, но только под этот самый суд из-за какого-то волосатого придурка идти все одно не хочется.

Их дело – летать, а не лавку в суде задницей полировать.

Вот тут-то Сашка и окрысился – уже по-настоящему.

Потому как его волосы – это его глубоко личное дело, а вот почему некоторые мудаки, по редкому недоразумению получившие летные права, решили, что вместе с ними обрели еще и право голоса, – он, Художник, разберется.

Прям счас разберется, не отходя от кассы…

Через минуту у «вертушки» творилось форменное безобразие: Ларин орал на капитана, Художник засучивал рукава джинсовки, бортмеханик благоразумно лез в лениво машущую лопастями «вертушку» за каким-то подобием монтировки, а сзади неслышными кошачьими шагами немало повоевавшего человека приближался к месту событий Рустам, вмиг забывший о своей мирной директорско-осветительской профессии и готовый порвать кого угодно, если этот гипотетический кто-то рискнет дернуться на его коллег, которых он, Рустам, не без оснований считал своими лучшими и, пожалуй, единственными друзьями.

И похоже – быть бы беде, если б не Князь, неожиданно рявкнувший на какого-то невысокого мужичка с погонами полковника, стоявшего рядом с мэром и, раскрыв рот, наблюдавшего за готовым развернуться побоищем.

Мужик оказался начальником местного МЧС, и уже через пару-тройку минут Художник прикуривал от капитанской зажигалки, Ларин о чем-то похихикивал с полковником, а Рустам с по-прежнему ворчащим бортмехаником сооружали устройство, должное страховать оператора при съемках из открытого люка летящей «вертушки».

А еще через десять-пятнадцать минут этой внезапно наступившей идиллии они наконец-то взлетели…

Разговаривать в ревущей и вибрирующей при полете «восьмерке» – занятие не для слабонервных, и Глеб, предварительно проверив, надежно ли застрахован оператор, переложил заботу о нем на Рустама, а сам уткнулся в стекло иллюминатора.

Горы он любил, и убить эту любовь не смогла даже постоянная работа по «точкам», где с гребней этих самых гор по не в меру любопытным журналистам изредка постреливали.

Но здесь все было совершенно по-другому.

И сами горы были другими.

Мирными.

Нет, они не были домашними и уютными – такими они не бывают никогда. Они были спокойными, древними и равнодушными, не обращающими внимания на стрекочущую металлическую мошку, упорно поднимающуюся и поднимающуюся вверх, к застывшим в ослепительной голубизне белоснежным вершинам Большого Кавказского хребта.

У Ларина перехватило дыхание.

Ради этого стоило жить.

И за это стоило умирать.

Он полез в карман кожанки за сигаретами и закурил, не замечая неодобрительного взгляда свиты местного градоначальника. Потом полез в другой, внутренний карман куртки, достал оттуда плоскую металлическую фляжку и сделал длинный, обжигающий глоток.

Ему было хорошо.

Кто-то неожиданно дернул его за рукав.

Глеб оглянулся и увидел, что это Князь, явно изъявляющий намерение присоединиться.

Ларин усмехнулся, передал своему временному шефу фляжку с виски и снова уставился в круглое стекло иллюминатора.

Горы были чисты, мудры и равнодушны.

Он поймал себя на мысли, что ему всегда хотелось быть таким же.

Только вот никогда не получалось…

Жаль.

А еще плохо, что тридцать шесть – это возраст, когда начинаешь понимать, что невыполнимое – невыполнимо.

И жить от этого становится немного скучнее…

Они приземлились на небольшом вертодроме Красной Долины где-то минут через сорок. Из «вертушки» выходили посерьезневшие и какие-то немного пришибленные.

Ничего страшного.

Пройдет.

…Долина действительно производила впечатление.

Воздух был настолько чист, что его хотелось пить.

Они немного погуляли, подышали, приходя в себя после вертолетной трясучки, и поехали смотреть на строительство третьей очереди шератоновского «Горного клуба».

Сашка похвастался, что минут десять облета удалось снять так, что хоть не монтируй.

Такую красоту даже резать жалко.

Ларин усмехнулся.

И он, и оператор прекрасно понимали, что из всей этой красоты останется от силы минуты две-три, и то, если ему, Ларину, удастся придумать под это дело соответствующий ненавязчивый комментарий.

А ведь и вправду придется придумывать. А то Сашка на монтаже орать будет как резаный.

Вон, какая морда-то гордая – видать, и вправду картинка классная получилась…

Пожалуй, за основу стоит взять так кстати подвернувшийся исторический экскурс Князя.

О роли геноцида в отечественной истории.

И правда – чего проще: вырезал аборигенов, и пару столетий – никаких межэтнических проблем.

Красота…

Глеб задумался и даже не заметил, как они доехали до «Горного клуба». А когда заметил – открыл рот, да так его больше и не закрывал. Отели такого класса он до этого видел только в швейцарских Альпах, да и то издали.