Роберт Ладлэм - Тривейн

То, что президент пришел на похороны Хилла, да еще сказал несколько слов о покойном до начала официальной церемонии, говорило о его чувстве долга и обходительности. А то; что он привез с собой в Хай-Барнгет Болдвина, свидетельствовало о его доброте.

«Оценка: отлично». Недаром в предвыборной кампании эта фраза стала такой популярной.

Филис наблюдала за мужем, поддерживающим под локоть Фрэнка Болдвина, пока тот поднимался по лестнице к главному входу. Викарсон кинулся было помочь, но Эндрю недовольно покачал головой, и молодой юрист понял: президент сам позаботится о Болдвине.

Филис тоже чувствовала скрытую гордость, когда Тривейн такими вот жестами умел придать особую значимость простой церемонии. Достойные чествуют достойнейших... Что ж, юный принц не так уж юн, но... В правлении Тривейна можно найти что-то общее с правлением короля Артура, или с тем, как это старались представить историки, подумала Филис. Она знала, что муж рассмеялся бы, если б услышал от нее эти слова. Его всегда раздражало проявление куртуазности, он просил не искать обобщений там, где их быть не может. И это тоже было частью его обаяния: особая атмосфера доброты и скромности окружала его. Даже его юмор отличала мягкая ирония к самому себе. Филис всегда любила своего мужа. Он был из тех, кто достоин любви. Сейчас же она просто его обожала. Может, это не так уж и хорошо, может быть, это даже и не совсем нормально, но ничего поделать с собой она не могла.

Филис считала, что само положение президента вызывает к нему особую почтительность, но Энди с этим не соглашался. Он никогда ни разу никому не напомнил, что окончательное решение зависит от него, ни разу никому не пожаловался, что принятие решений — проблема не из простых. Никогда никакой драматизации своего положения.

Но объясняться ему приходилось, и не раз: «Нация, которая в состоянии совершать межзвездные путешествия, в состоянии позаботиться и о своей планете. Народ, столько получающий от земли, должен воздать этой земле сторицей. Граждане, которые тратят миллионы за границей, могут строить и в пределах собственных границ...»

После подобных выступлений вера в него только укреплялась.

Филис шла вслед за мужем и Фрэнком Болдвином: охранник помог ей раздеться. Все вместе они проследовали в просторную гостиную, где какая-то добрая душа — возможно, Сэм, подумала Филис, — уже развела огонь. Ее немного беспокоил Болдвин: похоронная служба была долгой и тяжкой, в церкви сквозило, от каменного пола тянуло холодом.

— Сюда, Фрэнк. — Тривейн придвинул кресло ближе к огню. — Отдохните, а я приготовлю чего-нибудь пылить. Добрый бокал вина всем нам сейчас только на пользу.

— Спасибо, господин президент. — Банкир опустился в кресло.

Филис направилась к кушетке, заметив, что Викарсон уже нашел второе кресло и придвинул его к Болдвину. Что ж, тут Викарсону равных не было: он быстро ориентировался в любой ситуации.

— Виски годится, Фрэнк? Двойное?

— Что мне в тебе всегда нравилось, Энди, так это твоя память на человеческие слабости. Наверное, поэтому ты и стал президентом. — Болдвин рассмеялся, добродушно подмигнув Филис.

— Ну что ты, все произошло куда проще, — подхватил шутку Тривейн. — Сэм, будьте любезны: виски со льдом мистеру Болдвину и, как обычно, что-нибудь для нас с Филис.

— Одну минуту, сэр. — Викарсон пошел через холл к бару. Тривейн сел в кресло напротив Болдвина и рядом с кушеткой, на которой устроилась Филис. Почти автоматически он мягко коснулся руки жены и тотчас убрал ее, заметив добродушную усмешку на лице банкира.

— Ну-ну, не стесняйся. Приятно видеть президента, держащего за руку жену, даже когда вокруг нет фотографов.

— Господи, Фрэнк, да нас сотни раз видели целующимися...

— Ну, вот этого пока не нужно, — снова рассмеялся Болдвин. — О Боже, все забываю, как вы еще молоды. Что ж, с вашей стороны большая любезность пригласить меня сюда, господин президент. Весьма признателен...

— Чепуха, Фрэнк. Мне очень хотелось повидаться.

— Опять же приятно. Газеты просто в восторге от ваших бесчисленных достоинств. Я-то о них и раньше знал.

— Спасибо.

— Все просто замечательно. — Болдвин посмотрел на Филис. — Вы помните, дорогая, что я здесь никогда раньше не был? Но в моих привычках — даже когда я звоню по телефону — рисовать в воображении картины того, что происходит на другом конце провода. Куда бы я ни звонил: домой, в офис, в клуб, я всегда стараюсь представить обстановку... Особенно интересно, когда место абсолютно незнакомое, В вашем случае мне представлялось окно с видом на воду. Помню точно, как вы упомянули о том, что Энди — простите, мистер президент, — «как раз сейчас» совершает прогулку на катере.

— Да, помню, — улыбнулась в ответ Филис. — Я тогда была на террасе.

— Я тоже помню ваш звонок, Фрэнк, — сказал Тривейн. — Первое, о чем она меня тогда спросила: почему я вам не перезвонил. Тогда я честно признался, что избегаю вас.

— Да-да, как же... Потом вы то же самое повторили в банке, за обедом. Надеюсь, вы простили меня за то, что я столь круто перевернул вашу жизнь?

Тривейн посмотрел в усталые, много повидавшие глаза и действительно прочел в них просьбу простить его.

— Аврелий. Помните, Фрэнк? — О чем вы?

— Вы тогда процитировали Марка Аврелия: «Никому не избежать...»

— О, да-да. Вы еще назвали его неисчерпаемым источником...

— Чем-чем? — переспросила Филис.

— Да это шутка, Фил. Глупая шутка.

Разговор прервал Сэм Викарсон, появившийся в дверях с серебряным подносом. Он предложил бокал сначала Филис, потом украдкой бросил взгляд на Тривейна. По правилам следующим был президент, но Викарсон поднес второй бокал Болдвину.

— Благодарю вас, молодой человек.

— Из вас получился бы отличный метрдотель, Сэм, — заметила Филис.

— Натренировался на посольских приемах, — улыбнулся Тривейн. — Сэм, выпейте с нами.

— Благодарю вас, сэр, но мне лучше вернуться к своим обязанностям.

— У него там на кухне девушка, — пошутила Филис.

— Из французского посольства, — добавил Тривейн. Все трое весело рассмеялись, только старый банкир недоуменно посмотрел на хозяев. Сэм легко поклонился в его сторону:

— Очень рад снова повидать вас, мистер Болдвин, — и, дождавшись ответного кивка, удалился.

— Теперь мне понятно, что они имели в виду, — проговорил банкир.

— О чем вы? — спросила Филис.

— Об атмосфере, сложившейся вокруг Белого дома в последние дни. Какая-то легкость, непринужденность, даже когда дела не так уж просты. Ученые мужи платят вам за это доверием, господин президент.

— Вы о Сэме? Ну, он давно уже моя правая рука, а порой и левая тоже. Уже три года. Мы вместе начинали в подкомитете.