Роберт Ладлэм - Тривейн

— Это лишь результат весьма скептического анализа, которому вы подвергли страну... У нас разные точки зрения: наряду с огромным количеством плохого и даже трагического, в стране много здорового...

— Чепуха! Вы ведь сами начинали собственное дело и добились успеха. А теперь ответьте мне на такой вопрос: добились бы вы того же, если бы за вас решали ваши сотрудники?

— Мы же специалисты, мы были обязаны принимать решения... Ведь это была наша работа!

— Тогда почему же вы не видите, позвольте вас спросить, что решения в нашей стране на всех уровнях принимаются клерками?

— Но клерки выбирают специалистов, и кабина для голосования...

— Кабина для голосования — это ответ на мольбу посредственности! Если только иметь в виду эти времена...

Тривейн взглянул на элегантного юриста. Что он скажет еще?

— Каковы бы ни были ваши мотивы, мистер Гамильтон, подкомитет должен быть уверен в том, что все делается на законных основаниях... Ведь мы благоразумные люди, а не какие-нибудь там... инквизиторы...

— А ничего незаконного и не делается, мистер Тривейн, — мягко ответил Гамильтон. — Мы — группа лиц, стоящих вне политики, единственной целью которых является процветание страны... И — никаких мыслей о собственной выгоде!

— Тогда скажите, каким же образом все вы связаны с «Дженис индастриз»? Я должен знать...

— "Дженис" — всего лишь инструмент... Конечно, не очень-то совершенный, но это вы и сами знаете...

То, что в следующие минуты Тривейн услышал, испугало его намного сильнее, чем он мог представить. И хотя юрист не касался частностей, а оперировал больше общими понятиями, Тривейну казалось, что ему рассказывают о некоем правительстве, превосходящем по мощи тот самый народ, к которому оно принадлежало.

Конечно, «Дженис индастриз» представляла собой нечто несравненно большее, чем простой «инструмент». Это был — или собирался стать таковым — своеобразный «совет избранных». Благодаря своим огромным ресурсам «Дженис» могла сосредоточить усилия там, где национальные интересы находились в критическом состоянии, предупреждая тем самым наступление хаоса. Эта ее способность была подтверждена годами деятельности; даже в менее сложных ситуациях корпорация доказывала, что оправдывает замыслы ее архитекторов. В некоторых регионах «Дженис» помогла справиться с безработицей, урегулировала спорные вопросы, возникшие среди рабочих многих заводов, собиравшихся бастовать, она спасла ряд компаний от банкротства, и они буквально воскресли под ее началом. «Дженис» не только участвовала в решении основных экономических проблем, но охотно работала и в других направлениях. Ее лаборатории занимались социально-научными исследованиями в области экологии — поистине бесценными. В одном из городов с помощью медицинских подразделений «Дженис» была предотвращена вспышка эпидемии: медицинским исследованиям она всегда отдавала предпочтение. Что же касается военной области, то и здесь «Дженис» проявила себя наилучшим образом, производя достаточное количество вооружения, которое спасло тысячи и тысячи жизней. Военные были многим обязаны корпорации, и такое положение должно было сохраниться в будущем...

Ключ ко всем этим успехам лежал в способности «Дженис» быстро перемещать огромные суммы; политические соображения здесь не играли никакой роли. Деньги находили иное применение только по решению «совета избранных мудрецов», посвятивших себя служению Америке.

И при этом их Америка оставалась страной для всех в ней живущих, а не для какого-то меньшинства. Все в общем было довольно просто...

— Эта страна, мистер Тривейн, — произнес Гамильтон, который снова устроился на кушетке напротив Тривейна, — была образована как республика. Хотя, конечно, демократия являет собой понятие весьма абстрактное. В одном из определений «республики» говорится о ней как о государстве, управляемом теми, кто имеет право избирать и определять государственную политику. Правда, и здесь речь идет не о каком-то общем праве голоса. Конечно, сейчас никому и в голову не придет взять данное определение за основу в реальной жизни. Хотя, с другой стороны, хочу заметить, что заимствование этого принципа, пусть даже на какой-то срок, имеет реальную предысторию... И мне думается, мистер Тривейн, что именно сейчас наступило время, чтобы воплотить этот принцип в жизнь!

— Понимаю, — сказал Тривейн и тут же задал вопрос, для того, в основном, чтобы посмотреть, как Гамильтон постарается уклониться от прямого ответа. — А вы не боитесь, что люди, облеченные правом голоса, закрутят гайки? В поисках окончательных решений?

— Никогда! — спокойно и, по всей видимости, искренне ответил Гамильтон. — Просто нет оснований. В начале нашей беседы вы высказали очень интересную мысль, Тривейн. Вы заметили, что пришли ко мне потому, что я не нуждаюсь в деньгах и у меня нет желания мстить кому-либо. Конечно, никто из нас полностью никогда не узнает того, что происходит в душе другого, но тут вы попали в точку! Я ни в чем не нуждаюсь, а мое желание мстить сведено до минимума. Мы с вами, мистер Тривейн, не являясь звездами в политике, доказали на деле, что можем думать и принимать решения, заботясь не только о себе. Именно мы с вами представляем собой ту аристократию, которая должна править страной! И у нас не так уж много времени для того, чтобы взять на себя всю ответственность... В противном случае республики у нас не будет!

— Правление благодушной монархии?

— О нет, не монархии. Аристократии. И при этом не должно быть пролито ни капли крови!

— А президент знает об этом?

— Нет, — поколебавшись, ответил Гамильтон. — Ведь он даже не в курсе тех сотен проблем, которые мы за него решаем... Некоторые из них в один прекрасный день исчезают... Мы всегда в его распоряжении, мистер Тривейн. И я хотел бы добавить, что говорю об этом в самом положительном смысле слова.

Тривейн встал с кресла. Пора было уезжать, пора подумать...

— Вы были откровенны со мною, мистер Гамильтон, и я ценю это.

— Я говорил об идее в целом. Никаких имен, никаких специфических деталей... Только общие рассуждения с примерами относительно... э-э... корпоративной ответственности...

— Означает ли это, что если я сошлюсь на беседу с вами, то вы...

— О какой беседе вы говорите?

— Ах, так... Да, конечно...

— Надеюсь, вы поняли, что речь идет лишь о пользе для нашей страны, об огромных возможностях.

— Они, конечно, замечательны, — согласился Тривейн. — Но никогда ведь не знаешь, что волнует других людей... Кажется, именно так вы говорили?

Тривейн медленно ехал обратно из Ивенстоуна по занесенной снегом дороге. Он ехал медленно, не обращая внимания на обгонявших его водителей и совершенно не думая над тем, с какой скоростью и куда едет. Он размышлял над той невероятной информацией, которую только что получил.