Эдуард Тополь - Красный газ

– Херня! – презрительно сказал Оруджев. – Я на ящик коньяка спорю: это татарин, Залоев! Чингисханская кровь, падла, – ихний почерк. Эх, нам бы сейчас в Салехард попасть – он там, под Салехардом, ходит. Как они в такой буран до Салехарда дошли, етти их мать?!.

– Кеклики! Кеклики, товарищ майор! Остановить? – крикнул водитель вездехода.

Действительно, впереди машины, ослепленные светом фар, вжимались в дорогу белые комочки полярных куропаток, которых здесь называют кекликами. Глупые птицы в момент опасности замирают на месте, пытаясь белым своим оперением слиться с белизной тундры, и вблизи, с двух метров, они похожи просто на комки снега. В хорошую погоду, когда нет бурана, все северные водители из любого таежного рейса возвращаются домой с мешком таких кекликов – их бьют палками и даже шапками, а кто половчей – собирают их на дороге просто голыми руками. И вкусней этой дичи нет ничего на свете. Но сейчас…

– Гони! Гони! – зло приказал Оруджев водителю, и тот нажал на газ.

Зыбкие огни вагон-городка Яку-Тур вынырнули из бурана неожиданно и близко. Во всех вагончиках-«балках», поставленных длинными рядами над замерзшей рекой, горел свет. На окраине поселка надсадно гудел движок электроподстанции, дверь магазина-фактории хлопала на ветру. Я не раз бывала в подобных вахтовых поселках. В горячке последних лет освоения газовых месторождений Севера, когда правительство заключило контракты с западными странами на поставку в Европу уренгойского газа, Заполярье стало задыхаться от нехватки квалифицированных бурильщиков, сварщиков, монтажников. Эти специалисты ценятся дороже инженеров, и одним только длинным северным рублем их не заманишь в тундру. Им сразу подавай и благоустроенную квартиру, и детский сад, и школу для старших детей, и даже кинотеатр для жены! Но некогда, некогда строить в тундре города с паровым отоплением, больницами, театрами и детскими садами! Некогда! Запасы Уренгойского газового месторождения превышают 7,5 триллиона кубометров газа, это океан газа, и в январе 1984 года он должен, обязан хлынуть в Европу, а в такой горячке – не до благоустроенных поселков, конечно. И тогда была введена другая система работы – вахтовая. Со всей страны, из всех нефте- и газодобывающих районов вот уже пятый год самолетами возят в ямальскую тундру рабочие бригады на 15-дневную вахту. Из Азербайджана, Татарии, Башкирии, Молдавии. Рабочие прилетают в такие, как Яку-Тур, вахтовые поселки. Ночь – на отдых, а наутро – в тундру, на буровые или на сварку газопроводов – на 15 суток. Там – 16-часовой рабочий день, разогретые на примусе консервы на обед, короткий сон в вагончике. Спят, конечно, не раздеваясь, кто тут думает о постельном белье, смешно! И снова на работу, до прилета очередной 15-суточной вахты. Конечно, и заработки у этих вахтовых работяг – дай Бог каждому, им платят по 800–900 рублей в месяц, это пять моих месячных окладов. Но государству все равно выгодно: не нужно строить в тундре города и поселки со всем комплексом цивилизации. Главное – чтобы в вечную мерзлоту уходили, как гвозди, все новые и новые плети бурильных труб и тысячи тонн глинистого раствора – прижать до открытия газопровода рвущийся наружу газ. И чтобы через болота, топи, тайгу и тундру, через сибирские и европейские реки и горы катил на Запад газопровод.

А деньги – ерунда, деньги – бумага, можно работягам и тысячи платить, зато потом, с января 1984 года, наша страна будет ежегодно поставлять в Европу до 40 миллиардов кубометров газа и зарабатывать на этом до десяти миллиардов долларов в год!..

Правда, после пятнадцати суток работы в открытой и иссеченной ветрами тундре, когда глинистый раствор и солярка въедаются в тело, когда промерзают душа и печенки, даже святой коммунист, добравшись до вахтового поселка, не утешится одной бутылкой водки и не сохранит верность своей тоскующей где-нибудь в Молдавии жене или невесте.

Бабы на вес золота, пусть даже ненки в их грязных чумах или проститутки, вышедшие в тираж на черноморских курортах. А где водка и бабы, там поножовщина – там, конечно, и мы, милиция, уголовный розыск…

Яку-Тур был типичным вахтовым поселком привилегированного, так сказать, типа – рядом, в полутора километрах, стоял ненецкий рыбосовхоз «Путь к коммунизму». Там работяги всегда могли раздобыть отличную закуску под водку – строганину [5] Строганина – свежемороженая сырая рыба, нарезанная тонкими ломтиками. Строганина из осетрины, муксуна, нельмы, да еще с гранатовым соусом, – изумительная закуска под водку и ненецких девочек. Потому у крылец некоторых вагончиков-«балков» были свалены впрок, как дрова, заледенелые рыбины…

Наш вездеход подкатил к вагончику-«балку» с вывеской:

«КОНТОРА ЯКУ-ТУРСКОЙ ЭКСПЕДИЦИИ СЕЙСМОРАЗВЕДКИ»

Рядом с вывеской, на стене вагончика, висел красочный плакат:

«ДАДИМ РОДИНЕ ЕЩЕ МИЛЛИАРД КУБОМЕТРОВ ЯМАЛЬСКОГО ГАЗА!»

Возле вагончика сопели невыключенными двигателями два гусеничных вездехода и «КрАЗ». Водители не выключают зимой двигатели грузовых машин, иначе их кострами нужно отогревать, чтобы завести.

Оруджев откинул металлическую дверцу кабины, и яростный ледяной ветер снова ожег нам лица. Всего каких-нибудь десять метров от вездехода до вагончика, но, чтобы пройти их, нужно было грудью ложиться на ветер, и ощущение было такое, будто ты просто голая на этом ветру – лицо, шея, колени замерзли мгновенно. Я снова мельком подумала о бежавших зеках: как могли они в такой буран пройти пешком больше 140 километров от лагеря до Салехарда?

Оруджев буквально отодрал дверь вагончика – с такой силой прижимал ее к «балку» этот сумасшедший ветер – и пропустил меня внутрь. За первой наружной дверью была вторая, обитая войлоком для утепления, а из-за нее слышалась нестройная песня, выпеваемая хриплыми мужскими голосами:

– Эй, баргузин, пошевеливай ва-а-ал, плыть молодцу недалечко…

Я открыла обитую войлоком дверь, и мы оказались в спасительном тепле и густом папиросном дыму, утяжеленном резким запахом спиртного. В небольшой комнатенке конторы яку-турской сейсморазведки за дощатым столом сидело на лавках, видимо, все руководство экспедиции – человек двенадцать мужчин и три женщины. Все были явно пьяны. На столе было штук десять уже пустых бутылок с бело-зелеными наклейками «СПИРТ ПИТЬЕВОЙ, 96 %», граненые стаканы, в которых плавали окурки, а на расстеленной на столе газете «Тюменская правда» – ломти жирного, давно оттаявшего муксуна. Мой наметанный глаз машинально отметил, что грязные жирные пятна обезобразили напечатанный в газете портрет Андропова…

При нашем появлении песня оборвалась, вся компания повернулась к нам, хмельно покачиваясь погрузневшими от выпитого спирта телами. Невысокий мужичок с прозрачными, плавающими глазами оторвался от лавки и шагнул нам навстречу. Было видно, как он усилием воли заставляет себя держаться прямо.