Виктор Воробьев - По ту сторону ПравоСудиЯ

В тюрьме существует правило, согласно которому, если сидельцы камеры по каким-либо причинам не хотят находиться с определенным заключенным в одном помещении, они всячески вынуждают его покинуть камеру. На тюремном жаргоне это называется «сломиться с хаты». В этом случае в ход идут абсолютно любые средства – от создания проблем в быту до психологического или физического насилия. Если вы не выдержали и сломились с хаты, весть об этом моментально разнесется по тюрьме. Отныне вы станете изгоем и ни одна из камер не примет вас. Так и будете ездить по тюрьме, пока администрация не устроит вас в какую-нибудь «мусорскую» хату. Понятно, что на вашей арестантской биографии и на мнении о вас как о достойном человеке после этого можно поставить крест. Это будет постоянно преследовать вас в любом месте, где вы будете находиться в дальнейшем.

Хотя чаще смена камеры происходит по-другому, не зависимо от вашего желания. После пары-тройки месяцев пребывания в одной камере, когда вы устроились и обжились, в один прекрасный момент вам сообщают, чтобы вы собирали вещи и дают вам на это 15-20 минут. После чего вас переводят в другую камеру без объяснения каких-либо причин. И все начинается заново – новая камера, новые люди, новые условия. Но в любом случае после вашего приезда в новую камеру вас расспросят о причинах и поинтересуются, не было ли проблем в предыдущем месте нахождения, и в первую же ночь, пользуясь местной связью, узнают подробные сведения о вас у других заключенных.

В первые недели моего пребывания в тюрьме один старый зэк сказал мне очень важную вещь, которую я лишь потом осознал до конца, а точнее прочувствовал на себе. В тюрьме никогда нельзя ни к кому и ни к чему привыкать и привязываться, поскольку в любой момент независимо от тебя все может измениться, и каждый раз ты будешь испытывать неприятные чувства от расставания с теми, к кому привык.

Прежде всего я хотел бы отметить, что во всех описаниях тюрьмы я буду больше опираться на то, что испытал сам и на реальную ситуацию конкретно в той тюрьме, где мне довелось побывать. Допускаю, что существует некоторые обстоятельства, нюансы, присущие другим тюрьмам и отличающиеся в мелочах, но все эти отличия абсолютно не существенны и больше касаются описания обстановки в камерах, их размеров, цвета стен, количества заключенных и прочих малозначительных моментов. Но я глубоко убежден и не раз получал подтверждение своим убеждениям, что порядок и суть процессов, происходящих в стенах тюрьмы, схожи для большинства тюрем нашей необъятной родины. Поэтому, думаю, что те, кто знаком со всем этим, легко узнают в моем описании черты, присущие ситуации именно той тюрьме, где они были, а те, кто, слава Богу, не знаком с этой информацией, получат общее представление о ситуации, характерной для любой тюрьмы России.

Когда нас выкинули из «автозака» (специальная машина для перевозки заключенных) и завели в здание следственного изолятора, первое, что я почувствовал, а точнее, что сразу ударило мне в нос, – это мерзкий, специфический, ни на что не похожий запах тюрьмы. Он представляет собой трудно передаваемую словами жуткую смесь человеческого пота, подвальной сырости, затхлости, еды, хозяйственного мыла и чего-то еще непонятного, но очень мерзкого и вызывающего отвращение.

Меня и еще четверых человек, доставленных вместе со мной, выстроили в коридоре вдоль стены. У каждого спросили номер статьи, ФИО, адрес проживания, год рождения, после чего приказали развернуться лицом к стене, руки держать за спиной, смотреть в пол и ждать пока не назовут фамилию каждого. Незаметно для конвоиров я исподлобья оглядел помещение. То, что я видел вокруг, было мрачно, серо и убого. Интерьер тюрьмы представлял собой ужасно гнетущее зрелище.

Помню, первое, что мне пришло тогда в голову, была мысль «неужели мне придется провести здесь какое-то время», но тут же я успокоил себя тем, что, скорее всего, в ближайшее время разберутся и уже скоро я смогу покинуть это ужасное место и никогда больше не вспоминать о нем. Если бы я знал тогда сколько времени мне придется провести в тюрьме, я просто сошел бы с ума, но, к счастью, этого мне не суждено было знать. Несмотря на все, даже тогда я еще продолжал надеяться на быстрое освобождение. А пока решил не паниковать и дождаться завершения дня, чтобы успокоиться, привести мысли в порядок и осознать, что в сложившейся ситуации можно предпринять и какой развязки событий ожидать в будущем.

Размышляя над всем происходящим, я стоял, уткнувшись лицом в серую бетонную стену, изредка поворачивая голову и осматривая все вокруг. Как оказалось, стена не полностью была серой, а лишь в тех местах, где отлетела белая кафельная плитка старого советского образца, по типу той, что в советское время была у нас в ванной комнате. Только назвать ее белой можно с большой натяжкой. Точнее было бы сказать, что когда-то, в незапамятные времена она была белой. Теперь же она была серой от времени и покрывшего ее налета, вся в трещинах, сколах, выбоинах и ржавых подтеках. На высоте порядка двух метров она заканчивалась и дальше шла побелка, с таким же серым оттенком и с точно такими же подтеками. В некоторых местах она изрядно протерлась, и сквозь побелку проглядывали серые пятна бетонной стены. Потолок был тоже когда-то побелен, но следы этого затерялись во времени. Общая высота помещения была больше трех метров. С потолка на специальных штырях свисали старые, ободранные, искривленные советские светильники с редкими люминесцентными лампами, половина из которых были в нерабочем состоянии, и от этого в помещении, в придачу ко всему, было еще и тускло. Пол представлял собой смесь цемента и битой керамической плитки, и поэтому мало чем отличался от стен. Двери камер были выкрашены в темно-бурый (красноватый) цвет и выглядели очень старыми и в прямом смысле раздолбанными. Вдоль стен по нише в полу была пущена труба с подводкой к каждой камере. Также мне бросилось в глаза большое количество проводов, расположенных по верху стен, переплетающихся между собой, а в некоторых местах оторвавшихся от стены и свисающих вниз. По всему было видно, что ремонт в помещении не проводился минимум лет десять, и от этого оно выглядело мрачным, серым и устрашающим.

Через несколько минут назвали фамилию одного из стоявших рядом, и он зашел в ближайшее помещение с открытой дверью. Через 10 минут он вышел оттуда и встал обратно лицом к стене. Затем назвали мою фамилию, и я в сопровождении конвоира пошел в то же помещение. Это был кабинет досмотра заключенных. Он был порядка 4х6 метров. По центру кабинета была вмонтирована решетка до потолка, разграничивающая кабинет на две функциональные зоны. За решеткой сидел человек за столом. На столе лежали кипы бумаг. За его спиной стоял стеллаж с документами. Справа от него, вдоль стены от окна до решетки располагались несколько ячеек камер хранения (такие раньше стояли на вокзалах) высотой около 3-х метров. До решетки вдоль обеих стен помещения находились деревянные крашеные столы, как я понял позже, для того, чтобы заключенные складывали одежду для проверки на наличие запрещенных предметов и вещей. Вдоль столов на полу лежали деревянные решетки, для того чтобы не вставать голыми ногами на бетонный пол, когда вы будете снимать ботинки и носки. У меня еще раз спросили ФИО, адрес, статью, год рождения и сказали полностью раздеться, положив одежду на стол.