Брайан Гарфилд - Миссия выполнима

– Мы всего лишь хотим, чтобы они не воспользовались сложившейся ситуацией. Мы приберем их к рукам, пока не закончится суд и убийцы не будут приговорены. – Поскольку Фэрли упрямо молчал, Брюстер добавил: – Вы знаете, я не люблю смертной казни, но будет еще хуже, если мы оставим их в живых.

– Я не обсуждаю этот вопрос, господин президент.

– Клифф, мне нужна ваша поддержка. Вы это знаете. – Президент с силой дышал в трубку. – Государственная власть защищает нас, Клифф, и мы обязаны защитить ее.

– Я считаю, что политические преследования будут иметь самые ужасные последствия для страны. Это могут понять, как слишком нервную реакцию впавшего в панику правительства.

– Вовсе нет. Это только продемонстрирует наше самоуважение. Нам самим и остальному миру. Сейчас это важнее всего. Никакое общество не может существовать без самоуважения. Надо поиграть мускулами, Клифф, как бы нам ни хотелось обойтись без этого.

– Да, но только в самом крайнем случае. Мне кажется, что введение чрезвычайного положения даст радикалам тот провоцирующий толчок, которого они хотят. Конечно, следует установить слежку за действительно опасными людьми, но делать это надо на расстоянии. Господин президент, радикалы уже многие годы пытаются спровоцировать правительство на акты насилия. Если мы сейчас начнем бросать их в тюрьмы, это будет как раз то, что им нужно: поднимутся крики о полицейском государстве, фашистских методах правления, а нам это все ни к чему.

– Клифф, похоже, вы больше думаете об их криках, чем об их бомбах.

– После Капитолия я больше не слышал ни о каких бомбах, господин президент. Цепной реакции, похоже, не последовало.

– Но у них было еще слишком мало времени, не правда ли?

В тоне президента появилась грубоватая отрывистость; он пробыл у власти слишком долго и успел отвыкнуть от неуступчивых собеседников.

– Я бы дал им еще немного времени, господин президент. Если мы увидим, что началась цепная реакция, если начнут, как вы говорите, стрелять снайперы и взрываться бомбы, тогда вы получите мою полную поддержку. Но если ничего подобного не произойдет, боюсь, я буду вынужден вступить с вами в конфронтацию по этому вопросу.

Последовало продолжительное молчание, и Фэрли снова легко представил себе перекошенное лицо Брюстера. Наконец президент сказал более низким, чем прежде, тоном:

– Я позвоню вам еще раз, Клифф. Мне надо проконсультироваться со своими людьми. Если я не свяжусь с вами до начала трансляции, значит, вы получите ответ из моего выступления. Если мы все-таки решим выполнить ту программу, которую я вам обрисовал, то вы, конечно, можете поступать, как сочтете нужным, но я хочу еще раз напомнить, что сейчас мы все переживаем чертовски трудную ситуацию и нам, как никогда, важно выступить единым фронтом.

– Я отдаю себе в этом полный отчет, господин президент.

Вежливое прощание прозвучало холодно и отчужденно. Фэрли еще немного посидел, уставившись на телефон. Он думал о том, что, будь он сегодня в Вашингтоне, ему было бы гораздо труднее сопротивляться поднявшейся волне страха и взрыву эмоций, требовавших немедленного отмщения.

Все было бы гладко, если бы он согласился поддержать Брюстера, но после его отказа их роли поменялись. Брюстер был главой исполнительной власти и имел право принимать окончательные решения, но только в ближайшие шестнадцать дней, после чего это право переходило к Фэрли. Брюстеру следовало заранее позаботиться об этом: дела такого рода нельзя передать преемнику просто как свершившийся факт. Если Брюстер арестует тысячи людей, а Фэрли тут же выпустит их на свободу, это может очень больно ударить по репутации Брюстера и его партии; в то же время это придаст администрации Фэрли ореол либеральности и свободолюбия, который если не примирит с ним радикалов, то, по крайней мере, на время заставит их утихомириться и подождать, что он будет делать дальше.

Все эти соображения должны были проноситься сейчас в голове Говарда Брюстера, сидевшего в Белом доме, и ему не так-то просто будет выкинуть их из головы. Фэрли знал, что он очень заботился о том месте, которое займет в истории, и, если дать ему время поразмыслить, – а Фэрли дал ему это время, – он, возможно, все-таки предпочтет отступить, сознавая, что один последний неудачный шаг может испортить всю его карьеру.

Разумеется, предсказать поступки Брюстера было невозможно, но Фэрли показал ему выход, и Брюстер, будучи политиком до мозга костей, вероятно, захочет им воспользоваться.

Времени на возвращение в Вашингтон уже не было. Телевизионное выступление президента прозвучит раньше, чем он успеет долететь до берегов Ирландии. Если Брюстер все-таки начнет «облаву», Фэрли придется немедленно возвратиться в Штаты. Но если Брюстер смягчит свою позицию, тогда не будет никаких причин прерывать намеченные визиты в Рим и Мадрид. Сообщение, что Перес-Бласко получил дипломатическое признание Пекина, делало еще более настоятельной необходимость визитов и решения вопроса об испанских базах. Так что в ближайшие несколько часов ему остается только готовить свое заявление и ждать.

18.35, восточное стандартное время.

Холодный дождь превратился в мешанину из измороси и тумана. Он образовал дымчатые круги вокруг уличных фонарей и фар автомашин, которые с шипящим звуком проносились по мокрой мостовой. Полицейская охрана у здания Исполнительного управления стояла в желтых непромокаемых плащах с надвинутыми капюшонами.

Дэвид Лайм пересек улицу и прошел вдоль ограды Белого дома до ворот. Сквозь прутья решетки он видел расплывчатые силуэты охранников – они работали в Службе охраны администрации президента, которая раньше называлась полицией Белого дома, и в отделе Секретной службы при Белом доме; первые охраняли здание и территорию, вторые – президента и других персон.

Перед главными воротами под ночным дождем стояла кучка встревоженных людей. Лайм проложил сквозь них дорогу и представился охранникам; его пропустили.

Он попал во владения Брюстера с низкого бокового хода и едва успел войти в приемную для прессы, заполненную репортерами, которые стояли вдоль стен под огромными картинами, как Хэлройд, специальный агент и руководитель отдела Службы при Белом доме, увлек его обратно в коридор.

– Мистер Саттертуэйт сказал, что хочет с вами поговорить, сэр.

Лайм вопросительно поднял брови, и Хэлройд повел его на цокольный этаж, где находились офисы Саттертуэйта и других советников президента.

Комната оказалась очень маленькой и доверху заваленной бумагами. Саттертуэйт, признанный интеллектуал Белого дома, не заботился о том, как выглядит его кабинет, а разбросанные в беспорядке документы отражали нетерпение его ума. Из пяти или шести стульев только два не были заняты бумагами; Лайм, последовав приглашающему жесту Саттертуэйта, выбрал один из них и сел.