Сергей Норка - Русь окаянная

— Мархаба, хабиби (Привет, дорогой). Какая удача, что ты еще не вышел из дома.

— Что случилось?

— Я приказал Сади съездить в Хаббанию по одному делу и дал ему твою машину. Тебя же прошу пройтись до генштаба. Ровно в восемь генерал Валид проводит совещание. Поприсутствуй и выскажи нашу точку зрения. Совещание закончится не позднее десяти, поскольку Валида на одиннадцать вызвал главнокомандующий. В десять тридцать за тобой заедет автобус. Тыловики будут ехать в Таджи и захватят тебя. Куда заехать, в штаб или домой?

— Пусть приезжают домой, — сказал я, прикинув, что от моего дома до генштаба три минуты хода, а значит, я успею зайти в книжную лавку, хозяин которой накануне обещал показать мне древние книги, которые его сын нелегально привез из Иордании.

Я вышел из дома и огляделся. Толпы голодных оборванных мальчишек, мрачные лица мужчин и женщин. Последние все чаще одевались в соответствии с требованиями ислама. Последние годы Ирак все заметнее исламизировался. Это и понятно. Все бывшие друзья и союзники теперь следуют в фарватере американской политики. Ирак остался один на один с таким монстром, как США. В этой ситуации приходилось рассчитывать только на Аллаха.

Без пяти десять (совещание продлилось всего сорок минут) я уже сидел в лавке и листал книги, которые Джума, хозяин лавки, вручил мне трясущимися от волнения руками. Рукописный Коран, которому на вид было лет триста, почти не поддавался чтению из-за неразборчивого почерка переписчика. Несмотря на почтительное волнение, с которым Джума передавал мне в руки манускрипт, я был уверен, что старый мошенник постарается переправить его за кордон и загнать тысяч за двадцать баксов.

Одна книга, облаченная в переплет из бараньей шкуры, особенно привлекла мое внимание. На обложке названия не было. Я открыл титульный лист. «Откровения шейха Абу Мансура ибн Джабара». Начал листать толстые страницы.

«Во имя Аллаха великого и милосердного!

Я, Абу Мансур ибн Джабар, шейх и сын шейха, под мыслью, внушенной мне Аллахом, оставил свои стада и пастбища, золото и драгоценности, жен и детей и нищим дервишем отправился пешком в великий город Багдад, дабы стать свидетелем великих событий…»

Пролистав полкниги я понял, что автор был свидетелем разграбления Багдада ордами монголов. Это было во времена Шамра, когда наступление ислама на Европу грозило глобальным нарушением Баланса и халдейские жрецы отдали приказ своему брату Азамару остановить продвижение зеленого знамени Пророка на Запад. Азамар исполнил волю старших жрецов, и монгольская степь надолго стала кармическим узлом, сдерживающим и тормозящим развитие азиатских и европейских псиполей. А когда потомки Азамара выполнили до конца его миссию, могущественная империя монголов развалилась так же внезапно, как и появилась. Некоторые фразы повествования наводили на мысль, что автор, человек фанатично верящий в Аллаха, тем не менее подспудно чувствовал, что события, свидетелем которых он стал, направлялись конкретными людьми. И считая всех людей орудием в руках Аллаха, он не мог понять, почему Всемогущий руками этих людей воздвиг непреодолимое препятствие продвижению правоверных на Запад. В конце книги Абу Мансур описал интересный эпизод, который произошел, когда «неверные» грабили дворец халифа. В разгар грабежа во дворце появился некто Хызр, дервиш, одетый в лохмотья. Одним движением руки он остановил грабеж и заставил монгольских воинов низко склониться перед ним. А когда темник, руководивший штурмом, приказал выложить перед дервишем сокровища, захваченные монголами, Хызр, не взглянув на груду золота, прошел в библиотеку, открыл тайник, расположенный в стене, достал какую то толстую книгу и, завернув ее в свой плащ, удалился.

Увлекшись чтением, я совсем забыл о том, что в моем распоряжении было всего тридцать минут. Закончив изучение книги, я посмотрел на часы. Стрелки показывали без пяти одиннадцать. Наскоро простившись с Джумой, я опрометью кинулся к своему дому. Автобуса возле подъезда не было. Я поднялся в квартиру, где служанка, нанятая мной за счет Министерства обороны, уже прибирала комнаты.

— За тобой заезжали офицеры, сэди, — сказала она, отжимая тряпку, которой протирала мебель.

— Давно уехали?

— Минуты три назад.

Я на мгновение задумался, а затем подошел к телефону и набрал номер Дануна. Телефон молчал. Моя развалюха стояла под окном, но была неисправна. Придется добираться на такси. Я вышел на улицу и помахал рукой старенькой «тойоте», на которой было написано слово «такси».

Через пятнадцать минут мы уже выехали из Багдада и мчались по шоссе в направлении Таджи. Километрах в двадцати от города мы уткнулись в огромную пробку, из центра которой валил густой черный дым. Место происшествия было окружено «красными беретами», что несколько удивило меня, поскольку дорожными происшествиями занималась полиция. Самые нетерпеливые водители съезжали с шоссе и огибали пробку по песку. Мой таксист, не задумываясь, съехал на грунт и поехал за огромным грузовым «мерседесом». Пыль стояла столбом. Я поднял стекло и, когда мы поравнялись с местом аварии, попытался разглядеть, что там произошло. Но из-за дыма и пыли мне это не удалось. «Алла, — покачал головой таксист. — Начало новой жизни».

Отпустив такси возле контрольно-пропускного пункта, я прошел на территорию лагеря. Репродукторы, размещенные на столбах по всей территории лагеря, ревели, изрыгая в атмосферу арабскую музыку, под которую довольно успешно маршировали солдаты. Я пошел по эвкалиптовой аллее в направлении штаба.

У самого входа я столкнулся с ординарцем Дануна. Солдат застыл на месте и каким-то деревянным взглядом уставился на меня. «Мархаба, Юсуф!» — я похлопал его по плечу, что означало полное благоволение офицера к низшему чину. Я относился к нему с уважением, поскольку солдатом он был только до двух часов пополудни, а затем становился поэтом. Его стихи (он дарил мне свои книги) были полны романтики и восточной философии.

— Бригадир Данун у себя?

— Да, сэди, — промямлил он голосом, по уровню «деревянности» не уступавшим взгляду.

Еще раз хлопнув его по плечу, я прошел в кабинет Дануна. Бригадир сидел за столом и что-то сосредоточенно писал. Когда я появился в кабинете и, как полагалось, поприветствовал его, он поднял голову и уставился на меня тем же «деревянным» взглядом, что и его ординарец. Так смотрят сыновья богатых родителей, узнав от нотариуса, что покойный батюшка завещал все свое состояние молодой любовнице, а им передал свое родительское благословение. Жестом указав мне на кресло, он еще минуты три сидел не шевелясь, глубокомысленно изучая мою переносицу. Я также сидел не шелохнувшись, памятуя о том, что терпенье не только добродетель, но и обязательное качество жреца.