Анатолий Баюканский - Черный передел. Книга II

Первый секретарь обкома Петр Кирыч Щелочихин пребывал в этот жаркий августовский день в прескверном настроении. «Все загнило, все! Да и умы партийцев вывернулись наизнанку. – Мысленно матерно выругался. – Мебель, торговля, прилавки стали девственно пусты. Что делается, одному Господу Богу известно».

Петр Кирыч, закрыв глаза, посидел неподвижно в старом черном кресле, потом уставился на портрет нового лидера партии. Портрет оказался на сей раз по размеру чуть меньше, чем портреты прежних вождей, и на стене образовалась белая полоса вокруг горбачевского изображения. На Пленуме ЦК, откуда Петр Кирыч только утром приехал, Михаил Сергеевич показался обеспокоенным, суетливым, размахивал руками, то и дело оглядывался на Александра Яковлева, видимо, ждал либо подсказки, либо одобрения. Члены пленума тоже изменили обычной манере: раньше, когда генсек говорил, все его слова воспринимались на веру, под аплодисменты, а тут… потихоньку роптали, а некоторые осмеливались даже подавать голоса, возражая Генеральному. Да и то верно, партия зашаталась, монолит дал трещину. Ждали от Горбачева решительных действий, жесткого кулака, все еще надеялись на молодость, на партийную закваску, не чета был прежним старцам вроде Черненко, а Михаил Сергеевич явно разочаровывал. Говорил много, темпераментно размахивал руками, жаль, до сердца, до разума не доходил смысл сказанного. Словно ватным одеялом прикрывался звонкими фразами о новом демократическом государстве, о крахе тоталитаризма. Однако все это воспринималось безразлично. Неужто генсек не понимал, чего хотели от него члены пленума? В стране нарастает опасное брожение, под первыми секретарями обкомов шатаются кресла. В Союз мутным потоком хлынула чуждая нашей идеологии, нашему строю литература, кино, телевидение. Все понимают нынче свободу как возможность, не работая, роскошно жить. Так не бывает. «Эх, был бы сейчас жив Леонид Ильич Брежнев! – Петр Кирыч сокрушенно вздохнул, припоминая задушевную беседу, когда вместе с дядей Николаем Анисимовичем был у Брежнева в гостях. – Вот это был человек! Сам жил на широкую ногу, народ жил и пил от пуза, страна вроде как бы попала в счастливую полосу: повсюду шли бесконечные банкеты, ни единый деловой разговор не начинался без застолья. Мало-мальски заметные работники не оставались без наград и премий. Словом, жили, как живут в цивилизованных странах. И странное дело, словно имелась у Брежнева скатерть-самобранка. Всем всего вдоволь хватало. И внешние долги были мизерными, о них и вспоминать было смешно. А теперь… Смех и грех! На улицах появляться без охраны стало страшно – жулики жуликами, да и честной народ озлоблен, рыскают люди с утра до вечера по магазинам, стоят в очередях за буханкой хлеба, а все остальное, что еще недавно было в любом холодильнике, словно корова языком слизнула. Бывало, в воркутинских лагерях, в „кормушках“ для зеков, и то было больше жратвы, чем в нынешних роскошно отделанных универсамах…»

– Петр Кирыч, разрешите? К вам начальник милиции. Примете или…

– Что за разговор? Нехай заходит! – милостиво разрешил Петр Кирыч.

Полковника Ачкасова Щелочихин привечал всегда как одного из немногих преданных друзей, от которого нет тайн. Вместе пировали, вместе порядок наводили в области. А сколько услуг друг другу оказывали – не сосчитать. И он, конечно, не забыл Ачкасова. Как только взошел на местный Олимп – стал одновременно предисполкома и первым секретарем обкома партии, самая первая официальная бумага, которую подписал, было представление на Ачкасова. И не его вина, что в МВД представление пролежало целый год, менялись министры, зато вчера пришло долгожданное решение: «Начальнику Старососненского УВД, полковнику Ачкасову А.К. присвоено очередное воинское звание „генерал“.

– Разрешите, Петр Кирыч? – Ачкасов втиснулся в узкий проем двери, замер на пороге, словно давая возможность рассмотреть себя, не в силах был сдержать широкую улыбку. На Ачкасове ладно сидела новенькая генеральская форма с широкими золотыми погонами и продольными полосами на брюках.

– Входи, входи, товарищ генерал! – Петр Кирыч умел пускать пыль в глаза. Изображая волнение, выбрался из-за стола, пошел навстречу Ачкасову, крепко обнял его, прижал к себе. – Ну, вот и дождались. Поздравляю от всего сердца, ты заслужил высокое звание. Генерал генерала всегда поймет и поддержит. Садись, дорогой, будь как дома.

– Благодарю, друг, от всей души! Сбылась наконец заветная мечта старого мента! – откровенно признался Ачкасов. – И всем по гроб в жизни я обязан тебе, дорогой друг, можешь на меня всегда рассчитывать.

– Чего это ты про гроб помянул? – отмахнулся Петр Кирыч. – Нам с тобой еще предстоят грандиозные дела. Клянусь, ты еще не одну звезду получишь.

– Ежели ты будешь у нас во главе власти. – Ачкасов, вероятно, для храбрости пригубил малость спиртного, Петр Кирыч почувствовал запах, но выговаривать не стал, можно было понять старого друга: скоро на пенсию, и вдруг такая радость – с генеральским званием можно служить еще пяток лет.

– Ну, рассказывай, какие новости в криминальных структурах? – Петр Кирыч покосился на мерцающий квадратик коммутатора, вызывала междугородная, но трубку не снял, сделал вид, что есть дела поважнее, чем болтовня по телефону. Нахмурил свои знаменитые на всю область «брежневские» кустистые брови, и это означало, что лирическое отступление закончено, пора переходить к делу.

– Помаленьку воюем с преступностью, Петр Кирыч, в меру сил. – Ачкасов никогда не умел круто переводить разговор. Вот и сейчас находится под впечатлением дружеской встречи.

– Худо, брат, что помаленьку. Нам с тобой отныне, генерал, надобно задать жару преступному миру, показать всем «ворам в законе», всем «папам» и «батям», кто пришел к руководству области. Меня в Воркуте жулье за версту обегало. Самые яркие блатари под нары забивались, завидя Щелочихина. И тут любая «малина» должна поднимать якоря и валить отсюда прочь, Россия велика. – Петр Кирыч походил по кабинету, что-то обдумывая. Приостановился перед Ачкасовым. Генерал стоял навытяжку перед Петром Кирычем. – Ты меня хорошо понял, товарищ начальник областного управления?

– Так точно! – по-солдафонски выпалил Ачкасов, приходя в страшное смущение. Ведь пришел к первому секретарю не только, чтобы новой формой похвалиться, хотел под шумок выпросить для двух горотделов автомашины с радиосвязью. Но, видимо, все сорвалось, шеф был не в духе, его хватило лишь на то, чтобы сказать пару добрых слов. Решил отложить просьбу до следующего, более подходящего, раза.

– Происшествия серьезные есть?

– Помнишь, у тебя на «Пневматике» работал такой несговорчивый субъект по фамилии Русич?