Ант Скаландис - Точка сингулярности [= Миссия причастных]

Разгонов же наоборот чем выше летал, чем дольше жил вне России, тем все сильнее чувствовал себя частью своей страны.

В марте девяносто девятого опять начались напряги. Бомбили Сербию, и Разгонов не выдержал во второй раз. Теперь уже Верба материлась в трубку и чуть ли не рвалась на фронт, вспоминая годы юности. Оставалось не совсем понятным, на чьей стороне она собирается воевать. Политически Татьяна могла быть с НАТО и только с НАТО, но чисто по-человечески стремилась защищать от натовских бомб ни в чем не повинных людей. В общем, от Вербы толку было мало, и Разгонов вдруг вспомнил совет Тополя полугодичной давности.

Он позвонил Стиву Чиньо.

— Приезжайте, Михаил, — любезно предложил тот, — это не телефонный разговор.

— Куда?

— Ко мне, в Неаполь.

— Хорошо, — согласился Разгонов.

Адрес он записывал чисто машинально и только уже в такси по дороге от аэропорта сообразил, куда его везут, — на виллу старика Базотти, где в восемьдесят втором году, в декабре, Сергей Малин знакомился с Дедушкой, а Машу Чистякову к этому моменту уже похоронили…

Такие виллы не занимают случайно, типа как Редькин квартиру в Лушином переулке. Впрочем, и с Редькиным все вышло далеко не случайно, только об этом почему-то не хотелось думать, это была лишняя информация, перегруз, он ехал сюда поговорить о судьбах мира, а о личной судьбе — как-нибудь в другой раз.

Стив принял его великолепно: камин, вино, легкие закуски, огромное пустое помещение — слуги, если и были, Разгонов их не увидел. И сидели они оба, наверно, в тех самых старинных креслах, в каких семнадцать лет назад общались кровавый гангстер Фернандо, вставший на праведный путь спасения цивилизации, и его несостоявшийся преемник — московский паренек Сережа Малин. В этом ощущалась настоящая мистическая жуть. Но Разгонов уже не столько ужасался, сколько наслаждался всеми этими многократными совпадениями. (С шизами жить — с ума сходить — такая получалась незамысловатая поговорочка).

— А можно я буду говорить по-итальянски?

— Можно, — разрешил Разгонов.

— Не поймете — спрашивайте, переведу, просто о самых важных вещах я привык рассказывать на родном.

Перевода не потребовалось. Самые важные вещи оказались и самыми простыми. Все было примитивно. Просто, как репа. Кажется, Майкл ещё давно-давно придумал, что весь мир — это компьютер, а на самом-то деле весь мир — это просто репа. Можно порезать её на кусочки. Можно съесть, можно поставить в печку и парить там. А можно просто оставить на грядке. Последнее лучше всего.

Стив Чиньо как раз и призывал к естественному ходу течения событий. В его концепции все травы, все злаки и плоды должны были произрастать без малейшего ущемления прав. Он напомнил Михаилу о Бомбейской конференции, о том кратком ликбезе, что преподал ещё в Гамбурге, о ментальном равновесии и перекрестном контроле. Здесь мысли его трогательно совпадали с идеями Кречета о политике как искусстве сдержек и противовесов, о вреде большевизма в любых его проявлениях. Все было банально до оскомины. Неужели и последние — дикие, трагические, невероятные события так запросто укладываются в эти проклятые схемы?

— Ну, конечно, укладываются, — снисходительно улыбнулся Чиньо. — Судите сами. Традиционный оплот тоталитаризма, великая — учтите, я не иронизирую — действительно великая Россия вдруг окончательно распоясалась, твердо встала на путь демократических реформ и рыночной экономики, курс рубля стабилизировался до безобразия, уровень жизни вырос необычайно, каждая мелкая шелупонь стала себя средним классом называть, автомобили менять чуть ли не каждый год и в отпуска ездить на зарубежные курорты. Еще чуть-чуть, и Россия влилась бы в мировое сообщество, уничтожив напрочь всякие воспоминания о коммунизме и превратив мусульманскую угрозу в смешную детскую страшилку. Ну, сами подумайте, что такое какой-нибудь жалкий Ирак вместе со всеми ливиями супротив НАТО с присоединенной к нему Россией и Украиной? Можно ли такую ситуацию называть равновесной. Ну, нет, конечно! Это как автомобиль с полностью разбалансированными колесами. Знаете, что получается, да? Колеса сначала ходят ходуном, а потом отваливаются. То есть в нашем с вами случае планета, на которой нет баланса сил, может просто сорваться с орбиты и улететь куда-нибудь в район Юпитера.

— Шутите?

— Нисколько. Это ж вы писатель. Вспомните, какая эйфория царила в Москве в начале лета девяносто восьмого! Ах, ну да! Вы же сидели в Берлине, и ничего этого не видели. Так поверьте мне: средний класс так увлеченно зарабатывал деньги и возрождал из грязи великую Россию, что когда мы сделали легкое, еле заметное вливание в эту ситуацию, они поначалу и кризиса не заметили. Заметили только семнадцатого августа, когда эффект от лекарства проступил внешними симптомами по всему телу…

— То есть вы хотите сказать, что все это — преднамеренные действия. Да ещё и на благо цивилизации?! — почти по-детски наивно удивился Разгонов.

— Вы удивительно понятливы, мой юный друг, хоть и прикидывались, что не знаете итальянского! — не удержался от иронии Чиньо.

— А как же Сербия? Войну на Балканах тоже вы спровоцировали?

— Не совсем так. И вообще, третья мировая война у них не получится, — уверенно сказал Чиньо, а потом зачем-то добавил, все испортив: — Я надеюсь.

— То есть как это: вы надеетесь?! — вскинулся Разгонов несколько по-женски заполошно.

Он вдруг понял, какой вопрос давно уже свербит у него на кончике языка:

— Вы от чьего имени вообще говорите? Я бы сказал, вещаете. Вы же всю планету контролируете. Правильно я понимаю? На кого ещё вам надеяться? Вы издеваетесь надо мною, что ли?

— Контролируем. К сожалению, — грустно покивал Стив Чиньо. — А надеемся на вас, дураков. Вы же не машины все-таки — живые люди. Вот и ведете себя всякий раз непредсказуемо.

— А вы, значит, машины! — с вызовом бросил Разгонов.

— Нет. Мы тоже люди, но другие. Совсем другие. Об этом как-нибудь расскажу вам, но не сегодня…

— Третья сила, значит, — пробормотал Разгонов.

— Кречета наслушались? Третья сила — это не более чем слова. А слова — всего лишь пустой звук в тишине.

— Постойте, а Кречет действительно с вами?

— Да, — сказал Чиньо серьезно, — у него и фамилия подходящая.

— Не понял. В каком смысле?

— Ну, вы там, в вашем ИКСе все — деревья, а мы все — птички: Фогель, то есть просто птица, Лебедь, то есть я, Кречет, Орел, Воробей, последних вам ещё предстоит узнать…

— Погодите, а Леша говорил мне, что и Базотти…

— Да и Базотти — тоже птица. Его же настоящая фамилия Бацотти, а это такая маленькая экваториальная птичка на языке какого-то племени в Африке, но звучит очень по-итальянски, согласитесь.